Потом глянула на часы, встроенные прямо в стеклянную дверцу кухонного шкафа. До политинформации один час пятнадцать минут. А нужно еще привести себя в порядок и как‑то успеть доехать.
Она метнулась к двери, чтобы посоветоваться с Олей, но не дойдя шага, остановилась. Что она ей скажет? Сын связался с каким‑то мужиком, и тот просит сделать что‑то противозаконное? Но ведь она не знает, что на самом деле записано на ленте. Может быть, это — нечто иное, например, фрагмент детективного радиоспектакля (очень даже похоже!), а она, подняв на уши Олю, накрутив саму себя и задав взбучку сыну, на ровном месте устроит бучу и породит кривотолки. Ведь Оля не сможет устоять и конечно же расскажет своей подруге Анжелке в соседнем подъезде о странной записи, та попросит название спектакля или вообще — «дать переписать», потому что детективы любой формы, от книжной (особенно) до аудиовизуальной — были в очень серьезном дефиците.
— Витя… Вить! Вставай! — она села на край кровати и потеребила его шевелюру. До последнего в ней боролись два варианта — оставить все как есть, ничего не сказав сыну о том, что она случайно услышала ночью, до — устроить скандал с криками, слезами и ремнем, испортить день и себе и сыну, а возможно, и не только день, но и вообще отношения, склеить которые будет гораздо труднее.
— Ма‑ам… еще немножко… — он потянулся, не открывая глаз. В сердце ее разлилась материнская любовь и жалость. Нет конечно, он ни в чем не виноват. Это какая‑то ошибка. Радиоспектакль. Вырванный из контекста отрывок, на который хватило бобины. Переписал у друзей, а она, прослушав эту запись, нарушила его право на личное пространство.
— Витя, вставай. У меня к тебе разговор, — одновременно и строго и мягко сказала Маша. — Ты должен мне ответить на пару вопросов. Вставай, я опаздываю на работу.
Сонный, он приподнялся на локте и посмотрел на нее затуманенным взором. Длинные ресницы его слипались ото сна и придавали ему еще более умилительный вид.
— Что? Что случилось, мам?
Она встала с кровати. Взгляд скользнул по стене, где еще на днях висел календарь с бегущими мужчинами. Теперь на его месте остался светлый прямоугольник. Календарь пропал.
Она села за стол.
Витя следил за ней взглядом, пытаясь понять, о чем пойдет речь, и она все более убеждалась, что ничего криминального нет. Все, что она себе напридумывала — плод ее разбушевавшейся фантазии.
— Сын, у меня очень серьезный вопрос. Прошу тебя, отнестись к нему со всей… — она сделала паузу, собираясь с мыслями.
Витя выскользнул из‑под одеяла, опустил ноги и вставил их в тапки.
— Мам, да что такое? Говори уже… ты меня пугаешь.
Не нужно было все это начинать, — пронеслось в голове, но отступать было поздно.
— Я вчера… Ты помнишь, как уснул вчера, сидя за столом?
Витя покачал головой.
— Н… нет, не помню, мама. Я слушал магнитофон и… должно быть закемарил… Прости…
Вместо того, чтобы ответить, она привстала, развела руками — будто бы от изумления и, встав посреди комнаты, сказала:
— Отмотай пленку в начало, пожалуйста.
Витя пожал плечами и, зевнув, подошел к аппарату. Палец его коснулся кнопки перемотки назад, чуть помедлил и вдавил ее вглубь.
ebooksa