И хоть я отвергаю все эти ужасные жестокости, типа казни через тысячу порезов, прорастающий бамбук, грызунов в клетках без дна, установленных на теле или молоко с мёдом, впервые, думая о них, я не испытываю такого уж сильного отвращения.
Всё дело в личности осуждённого. Например, молодой Игорь Алексеевич Зевакин мне очень несимпатичен. Ну, прямо очень.
— Егор, — тихонько просит Наташка. — Поехали домой, пожалуйста.
Я её понимаю. Вся эта ситуация очень неприятна не только из-за того, что собственно произошло. Я вижу, ей очень стыдно и неловко оказаться в этой каше. Будто грязь, липкой жижей приклеилась и к ней самой.
Разговоры, пересуды, сочувственные взгляды… Да, это бесит. Очень бесит. Так что огонь, и без того едва сдерживаемый в моей внутренней топке, рвётся наружу. И сдерживать его уже практически невозможно.
— Не волнуйся, милая, — мягко говорю я и беру её за руку.
Я подношу её руку к губам и нежно целую.
— Всё будет хорошо.
Она кивает, и маленький бриллиантик, слетает с её лица, делаясь видимым в свете уличного фонаря. Ничего, кое-кто должен заплатить за все эти выплаканные сокровища.
Я притягиваю Наташку к себе и обнимаю.
— Всё хорошо, всё хорошо…
Мы подъезжаем к огромной призме гостиницы, возвышающейся как памятник всем цементным производствам мира. Она по-своему даже красива. Мы бросаем тачку, выходим вчетвером и попадаем под защиту монументального козырька.
Проходим внутрь. Швейцар, что-то втолковывающий коридорному в сером мундирчике, заметив нас, бросается к двери. Он отточенным движением выставляет руки, давая понять, что просто так сюда входить нельзя. Никак нельзя. Как говорилось в одном кинофильме,
— Май дие френд Степан, — лучезарно улыбаюсь я. — Со найс ту си ю эгейн.
Нет, я не пытаюсь сойти за иностранца и произношу букву эр, как трактор. Просто прикалываюсь. Вытаскиваю заранее подготовленную сотню советских рублей и ловким движением помещаю в нагрудный карман этого стража практически заграничной территории. Оба его глаза, блеснув, делаются маслянисто-удовлетворёнными. И почему его называют Циклопом?
Он быстро оглядывает нас с головы до ног и, удовлетворившись безупречной элегантностью, отступает. Я князь этой ночи и от меня исходит животная сила, а может просто тщательно скрываемый гнев. Он чувствует, почтительно склоняется, признаёт моё право и молчаливо присягает на верность.
Мы делаем несколько шагов в сторону лифтов, но я останавливаюсь и, мгновенье подумав, возвращаюсь к Циклопу. Молча, ничего не говоря, достаю ещё две бумажки и, подмигнув, отправляю их вслед за первой. Дружески хлопнув его по плечу, я возвращаюсь к своим спутникам.
По фойе с довольно низким потолком бродят длинноногие тени томных и невероятно юных ланей. Пахнет ожиданием неизведанного, импортным шмотом и деньгами. Посетительницы и посетители чётко улавливают этот запах стремясь в это место даже из далёких уголков нашей необъятной. Меня тоже влечёт сюда предвкушение. Правда, ищу я не то, что ищут они.
Чувствую отстранённость.
Двери лифта с лёгким звоном растворяются. Я нажимаю кнопку двенадцатого этажа. Вижу, как дрожит Наташка. Ничего… Это ничего… Сейчас ей плохо, а потом станет лучше. Может, не сразу, но точно станет.
ebooksa