Двери разъезжаются. Я перешагиваю через ноги в дорогих импортных туфлях и выхожу в лобби.
— Там человеку плохо, — киваю я Циклопу. — Позаботься, отец.
Мельком глянув, он понимающе кивает. Ну, а как ты думал, даром тебе триста рублей дали? Смотрит… Вот рожа. На, держи. Ради такого дела не жалко. Даю ему ещё.
Дзинь. Снова лифт. Это приезжают парни и Наташка.
— Ресторан-то закрыт уже? — спрашиваю я у швейцара.
— Закрыт, — горестно подтверждает он.
Эх… а я ведь обещал покормить свою милую. Не только зрелищами, но и хлебом. Иди, иди ко мне. Да не бойся ты. Не бойся. Знаю, тебе не нужно было такого наказания для обидчика. А мне нужно.
Мы не говорим ни слова, но понимаем. Понимаем всё и без слов. В глазах её страх. Приручив дракона, боишься оказаться растерзанной? Я усмехаюсь. Хорошо усмехаюсь, по-доброму.
— Жрать охота, — говорю я.
— У нас дома есть… — начинает Наташка, но я машу головой.
— Нет, это не годится. Я знаю, куда ехать. Погнали, пацаны!
В пельменной на Лубянке обстановка ни в пример лучше и живее, чем в баре на двенадцатом этаже. Мы обжигаемся, наворачивая странные подушечки, называемыми пельменями, заливаем это дело сметаной, и горчицей, а кто-то и уксусом.
Блин, как остро чувствуется жизнь, её яркий вкус и запах. Лето, любовь, молодость, твою дивизию! И справедливость! Ну, за справедливость! Мы пьём водку, плеская на донышко гранёных стаканов. Алик купил у завсегдатаев, переплатив втридорога.
Мы хохочем и радуемся жизни. Страх в глазах сменяется ликованием и беззаботностью. Может даже и самоубийственной. Так и что с того? Кажется, это наш манифест! А остальное… Да гори оно огнём!
А потом мы едем домой и, я сразу тащу Наташку в спальню. Любовью мы занимаемся как исступлённые звери, не в силах оторваться друг от друга. Как огромные плотоядные кролики, наевшиеся кровавых стейков. Каждый стон, каждый вздох, каждое движение заставляет моё сердце сжиматься от боли и сладости.
В окно светит луна, осыпая наши тела серебряными чешуйками. Они плавятся, превращаясь в ртуть, растекаются по телам, схватываются и сковывают панцирем фруктового льда.
Я сжимаю её, боясь выпустить из рук даже на мгновенье. Касаюсь волнующейся груди, сжимаю плечи, ласкаю острые коленки. Я чувствую гладкое тепло её кожи и аромат пионов, смешивающийся с дурманящим запахом телесных соков.
Она выскальзывает, и оказавшись надо мной превращается в амазонку оседлавшую чудище, откидывает голову, встряхивая своей гривой, делающейся оловянной в свете луны. Потом наклоняется и легко целует в губы и, когда я подаюсь ей навстречу, резко кладёт руку мне на грудь.
— Не шевелись, — низким хриплым голосом приказывает она.
Я подчиняюсь. Не двигаюсь. Но это нелегко…
ebooksa