Романов любил приходить на работу пораньше, когда в конторе пахло свежевымытыми полами и когда, в теплой тишине, можно было спокойно заняться деловыми бумагами. Часть из них Клевцова приносила накануне, а поутру Тихон подписывал бесконечные теперь, в войну, списки на продовольственные карточки, на хлебную дотацию, справки на отпуск промтоваров из магазина… Еще надо было ставить подпись под ведомостями на аванс и расчеты; зимой и летом, ежедневно составлять сводку о сплотке леса, разбирать заявления рабочих и, наконец, составлять всякого рода отчетность перед сплавконторой…
Чулым очистился, а на берегу туман все еще старательно прятал поселок. Белым половодьем затопил он и улицу, и огороды, только и были видны, что зеленые, сырые космы кривых ветел да влажные крыши домов.
Начальник забылся, глядел в окно. Совсем рядом высоко, раскидисто стоял на утоптанной лобовине берега
Тихон подписал бумаги и вспомнил о заботах. Забот хоть отбавляй. И свои, и Михайлова в придачу. Едва нарядил вчера Борис Кузьмич мужиков на лодки, да тут же и слег — опять занедужилось ему. Головой часто мается старик. По годам Кузьмичу бы уж и на завалинке сидеть, да война, замениться некем.
Такелаж, запасные троса — это самому в складе осмотреть. Как развидняет да малость обсохнет — ребятишек на рубку виц в черемуховый колок отвести… Потом по дворам побегать, упросить, чтобы картошки ведер двадцать продали — юльских-то кормить надо. В кухарки Петлину, пожалуй… Торговли у ней мало, а хорошие книжки про любовь не стареют…
Не ждал Романов Индукаева в этот час, а он явился с утра пораньше.
Принес старик в мягкую прохладу кабинета горчайший запах самосада и тихую улыбку на желтом скуластом лице.
Тихон давно, с ребячьих пор, завидовал остяку. За семьдесят Гаврилычу, а он до самой-то зимы космачом ходит, и никакая хворь его не берет!
Ремень на правом боку старика, что опоясывал синюю косоворотку, сильно провисал — держал в деревянных ножнах большой охотничий нож. С ножом Индукаев не расставался — обычай, привычка таежного человека.
— A-а, рад видеть! Нет уж, вот сюда, вот сюда, — начальник ринулся из-за стола и не на диване, а рядышком, на стул усадил старого остяка.
— Звали, что ли?
— Еще вчера наказывал, чтобы пришел. Спасибо, что не чураешься.
Индукаев давно уже не работал на сплаве, кормился со старухой разным промыслом: то рыбалкой, то охотой, то ягодами. Но в свободное время мастерски тесал на дому кокоры для лодок, делал весла — этим подрабатывал, да и сплавучасток нередко выручал. Теперь, в войну, это было особенно дорого.
Романов давно припас, а теперь выложил остяку тугую пачку махорки в желтой обертке.
— Бейска?
— Нет, не бийская. Наша, томская, тоже забористая! Я что послал-то за тобой, Гаврилыч… Кабы ты поработал, а? О мате слышал, говоришь?.. То-то и оно, что березу возить. Лодки делать будем, много лодок! Нет ли у тебя кокор в запасе?
— Оннако мал-мала есть, товарища начальник. У меня тамотка с весны ишшо сохнут.
— А греби тесал?
— Оннако и веслишки натесаны. Маленько токо.
— Ну, Гаврилыч, вот такое большое тебе спасибо! Давай работни еще!
ebooksa