— Тихон Иванович! Вода в озере спала и густо, можно сказать, рыбешка ходит… Я за утро чуть не ведро надергал!
— Ну, слава те господи… — начальник затаенно ликовал, — выручай, рыбка… Костя, взрывник ты у нас…[7] Удочкой, сам понимаешь, на сорок человек не надергаешь. Черкну записку — аммонал и запальный шнур получишь у Михайлова. Пустые бутылки — это сам найдешь. Обласок увези на озеро, рыбу-то с обласка собирать будешь. Запрягай две телеги: обласок, бочка, соль… Засолку делай там, на озере. Вот и вторая записка — соль Петлина выдаст. Слушай, соли у тебя будет много… Ну, себе-то все равно возьмешь… Ты удели Нефедихе, понял? А после отнесешь ей и рыбы. Как бы от себя, — ты же дружил с ее Ванюшкой… Торопись в тайгу. Чтоб Шишкина утром застал!
— Тихон Иванович… — Костя склоняется над столом, почти шепчет: — Глушить рыбу аммоналом — это как?..
— Вон ты о чем… — Романов схватил Кимяева за рукав робы. — Знаю, паршивое дело… Но мы же не спекулировать рыбой. Люди работают для фронта, жрать-то им надо. Бери хлеб, пожуешь в дороге. Ну, удачи!
«Ударник» осторожно отвалил от берега.
— Вперед… Тихай!
Шишкин, серьезный, неприступный, сам стоял за штурвалом, то и дело наклонялся к переговорной трубке, отдавая скупые приказания в машинное отделение.
Будто припугнуть хотел пароход мату, что виновато вытянулась на прибрежье. Выкинул в светлое небо черный столб дыма, крикнул густо, подрагивая своим железным нутром, зашипел белым паром. В кружках иллюминаторов, как в глазах, бились озорные светлячки голубой чулымской воды.
Снова застучали плицы колес.
На носу парохода матрос вытаскивал из воды полосатый водомерный шест-наметку, мальчишеским звонким голосом кричал капитану:
— Подтабак![8]
— Не маячит…
Все ближе подбирался «Ударник» к мате. С кормы кинули конец буксира. Застучала нарезкой шестерен лебедка, и трос торопливо начал сползать за борт в широкую лодку Шворы. Хватчики дружно, в три весла, ударили по воде. Вскоре они возились уже возле кнехта головки маты.
…День угасал. Мягко засинелась вода Чулыма, потемнели тальники за неровным поясом берега. Держась за бортовой леер, Тихон чувствовал, как дрожал от натуги маленький старый пароходик, как старательно тянул он за собой напряженную нить буксира.
Сплавщики и плотогоны что-то закричали на головке. Шишкин понял, опять склонился над переговорной трубкой. «Ударник» с шумом выдохнул белесый столб дыма, напрягся еще раз, и Романов тотчас уловил ту, первую, подвижку головки, ее срыв с песчаной косы.
— Пошла-а-а! — сумасшедше закричал снизу молоденький вахтенный матрос.
«Ходи, ходи, милая!» — весело кричало внутри начальника.
…Белый просвет воды все увеличивался между длинным телом маты и тяжелым квадратом головки с большим васильяновым колесом для поднятия грузов, крохотной тесовой избушкой для плотогонов и широким земляным ящиком для костра.
Пока не установили головку на новом месте, Шишкин не выпускал штурвала из рук — маневрировал сам. Наконец он передал его помощнику и, вытирая со лба испарину, подошел к Романову. Оглядел притихший, вечерний Чулым, оказал устало:
— Вижу, опять туман падет… Вчера ночью шли, едва-едва бакана маячили. Однако постою у вас ночь.
ebooksa