— Угу, мой хозяин.
— Альентес! Хватит говорить о себе, как о вещи… что значит сдали, что значит хозяин… Прости, но я не готов сейчас воспринимать весь этот бред спокойно. Меня он задевает и бесит!
— О, ты устал так стоять… Погоди, разомну твои плечи, — я принялся массировать затвердевшие от однообразного положения мышцы Диего.
— Спасибо, Аль, настоящий праздник для меня, — смягчился он.
То есть ты… Хм, я запутался, как мне писать письмо… Ну ладно, Диего, я продолжаю.
— Зачем ты приехал в Москву? — спросил я.
— Дурачок… Ты не понимаешь?
— Не требовалось. Я не хотел тебя здесь видеть.
— Извини, разочаровал! Испортил вашу с Гленорваном идиллию.
— Не понимаю, почему ты злишься. Для твоей безопасности правильнее было бы остаться в монастыре.
— А мне наплевать на пресловутую мою безопасность!!! — ты разозлился, Диего.
— Детское безрассудство.
— Нет! Аль! Это любовь.
— Хм…
— Неужели не понятно, что я злюсь, когда ты себя оговариваешь, когда спешишь оказаться с Гленорваном, а не со мной, когда болеешь или ранен. Я выхожу из себя только потому, что ты мне небезразличен, я люблю тебя, одноглазый дурачок.
— Диего, — я обнял тебя, — Я не заслуживаю… Ты не должен мне прощать ситуации с Винченцио.
— Не напоминай! До сих пор руки на него чешутся. Я ему зубы выбил!
— Диего!!!
— Аль, не удивляйся. Никто не смеет причинять тебе боль.
Неожиданно мне стало так смешно, что я не смог подавить смешка, нелепо вырвавшегося у меня изо рта.