Всю поездку меня преследует лишь одна мысль: «Скорее, скорее, скорее».
Бегом к стойке регистрации, неразборчивая подпись в журнале, звонок входной двери, лечу по коридору, спрашивая, где крыло интенсивного ухода, пять или шесть раз жму на кнопку лифта, прежде чем двери открываются.
Наверху, выйдя из лифта, вижу шестиугольную стойку. За ней три медсестры поднимают на меня глаза.
– Элизабет Уиллоби. Где она?
Из-за стола выскальзывает девушка. На вид ей лет шестнадцать, но она наверняка старше.
– Вы – член семьи?
– Да, я ее дочь.
Несмотря на молодой возраст, девушка уже выучилась использовать особую грустную улыбку медиков.
– Элизабет в 7Б. Вы можете зайти.
– Она… как она?
Девушка продолжает грустно улыбаться.
– Ее лечащий врач скоро придет на осмотр, вы сможете с ней поговорить.
До комнаты 7Б десять шагов, а кажется – километр.
Я останавливаюсь у двери, рвано дышу, видя Ба, неподвижно лежащую на кровати в окружении жужжащих машин, трубок и проводов.
В комнате две кровати, но первая, которая ближе к двери, пуста.
Я подхожу к Ба, придвигаю стул от окна и беру ее за руку.
На худом указательном пальце закреплен пульсоксиметр. Я прослеживаю шнурок до экрана, но не могу разобраться в отображающихся цифрах.
– Я здесь, Ба. Это Келси. – Голос срывается в конце, ком в горле растет под стать приближающимся слезам.
Она не открывает глаза, не реагирует на мое присутствие.
Так все и будет? Ба пропадает без предупреждения, без возможности попрощаться? Без шанса расспросить: про Сад, про Египет, про мое происхождение?