Я дотрагиваюсь до шеи, в ушах звенит острие лезвия, разрезающего египетский воздух.
– Понимаю.
– Я думал – потом. Когда я попал обратно, я вспомнил, что нашел тебя на земле, на краю Сада. Ты тогда только что вернулась издалека?
– Чудом.
Сэм оборачивается ко мне, протягивает руки.
Я делаю шаг.
Его руки ложатся мне на спину, заключая в уютные, знакомые объятия.
– Я хочу услышать, что с тобой произошло.
Я киваю.
– Взаимно. Потом. – Мой взгляд снова обращается к пустырю. – Как думаешь, мы еще туда попадем?
– Не знаю. С той ночи мне почему-то кажется, что мое время там вышло. Как будто уже случилось все, что должно произойти.
– У меня такое же ощущение. Я все думаю о словах Беатрис.
Он выпускает меня из объятий, но вместо этого берет за руки и ждет.
– Она говорила про свой талант, как она не дотягивает до других музыкантов в Саду, но она сказала: «Всем найдется место».
– Хм-м.
– Я всегда считала, что мне нужно быть гением или что-то в этом духе, великим литературным талантом поколения, чтобы без чувства вины писать те истории, которые я хочу рассказать.
– А сейчас?
– А сейчас я поняла, что большинство людей могут себя выразить творчески только как хобби. Редко кому удается жить – или выживать – плодами своего искусства.
– Я тоже об этом задумывался. – Сэм кивает в сторону музея. – Я работаю посреди огромного множества талантов и не заметил, как стал ненавидеть свои непризнанные работы. Я думал, что если начну продавать их за гроши, то предам искусство.
Ветер крепчает, солнце садится, мы оба опираемся на парапет. Я скрещиваю руки на груди, пытаясь отгородиться от прохладного воздуха.