– Как ты смеешь, путник? – зашипела паучиха, зловеще покачиваясь на своей нити, как кобра, готовящаяся к прыжку. – Как ты смеешь обнажать сталь в священном храме?
Марина скосила глаза и увидела у себя за спиной Эдгара – бледного, дрожащего.
– Эдгар. – Она попыталась сказать это громко, но из горла, прижатого ножом, вырвался только писк. – Вы?..
– Да. – Ему слова давались, кажется, еще труднее. – Марина… Вы должны… Понять…
Он перехватил нож, и лезвие порезало кожу – по ней как будто провели острой травинкой. Эдгар судорожно вздохнул.
– Если это и вправду загробный мир, я не могу вам навредить, так ведь? – Он судорожно вздохнул, и, скосив глаза еще сильнее, Марина увидела, что он улыбается, а по его лицу градом льется пот. – А если нет… Тогда, скорее всего, я даже не Эдгар Алан По…
– Эдгар, – на этот раз получилось еще тише, а лезвие глубже царапнуло кожу. – Пожалуйста…
Они шли через Мунковы болота, и она взглянула на огоньки через калейдоскоп, чтобы узнать нужное направление. Куда потом делся калейдоскоп? Она отдала его… Но кому и зачем? Воспоминания ускользали, и увитые пушистыми нитями стены замка крутились все быстрей и быстрей.
– Немедленно убери нож, путник. – Провидица, вращаясь на нити, выходящей из плюшевого брюшка, спустилась ниже. – Или будешь отвечать не передо мной.
– Я не могу выбирать между вами и ней. – Он говорил умоляюще, как будто ждал, что она разрешит ему убить себя. – Вирджинией. Даже если я – не он, я ведь… Я ведь помню жизнь с ней… Я нуждаюсь в ней. И я никогда не получу ее, если вы преуспеете.
Переправа через Серебрянку… Там она отдала калейдоскоп водным духам. Водные духи называли себя русалками, но были вовсе не похожи на них. Их волосы пахли красной икрой и маслом, их глаза светились, как кошачьи глаза в темноте, их кожа была такой прозрачной, что сквозь нее можно было видеть ток темной крови и пульсацию внутренних органов. А еще их зубы были острыми – очень острыми, как бритва, как хорошо заточенный нож, как край белого листа. Они требовали платы за переправу – и она отдала ее им. Там же она лишилась части елочных шариков? Или это было раньше, на болотах? И где она потеряла свой варган?
– Я ценю то, что вы сделали для меня. – Теперь голос Эдгара звучал ровно, спокойно, как будто, благодаря Марину, он уцепился за иллюзию нормальности, которой уже и не пахло в этом месте, под взглядом множества глаз.
– Наш путь вместе… И то, что вы сделали для меня… В Дальнем лесу.
Дальний лес. Темные громады деревьев – хвойных, потому что только из них состоял Дальний лес. Они прошли поля светлячков, чтобы попасть в него. Каждый светлячок был маленьким, хрупким, дрожащим сердцем. Ни она, ни Эдгар не знали, кому принадлежат эти сердца. Они не знали, причиняют ли кому-то вред, ненароком давя их ногами. Светлячки были повсюду – дрожащие, светящиеся, зеленые, живые. Не раздавить ни одного было невозможно. Они с Эдгаром шли очень осторожно, держась друг за друга, ставя ноги плавно, будто учась быть призраками… Но все равно давили светлячков – раз за разом, не зная последствий, не умея их избежать.
– Светлячки, – пробормотала она машинально и заметила, что Провидица опустилась еще ниже – теперь она нависала прямо над ними. Марина увидела короткое и толстое жало, растущее из низа ее брюшка.
– Да, – лезвие у ее шеи растерянно дрогнуло. – Светлячки… Я тоже их помню.
Провидица гневно зашипела.
– Светлячки – как случайные люди, которых мы встречаем, верно? – Эдгар По сглотнул. – Мы не знаем, никогда не знаем, как отразится на них наша встреча. Кого мы ненароком возвысим, кого минуем без следа, а кого – раздавим.
Там, в Дальнем лесу, она наступила на светлячка, на которого наступать не следовало. Как звали того светлячка?
– Эдгар. – Голос дрожал, и его имя на вкус было сухим и непривычным. – Пожалуйста… Отпустите меня.