– Это дом Божий, и он открыт всякому: и в грязных сапогах, и босому, и больному в струпьях.
– Воистину.
– Вы пришли ко мне по делу? Может, причаститься, покаяться?
– Покаяться? – Солдат пожал плечами. – Да мне особо не в чем каяться, разве что в блуде, да и то мы этот вопрос давно с Господом обговорили.
– Вы с Господом? Обговорили? – Священник улыбался. – И что решили?
– Ну, пока я не женат, могу пользовать всех незамужних баб, только не брать их силой. – Солдат поднял палец к верху, как бы указывая. – Он согласен.
– Ха-ха, – хохотнул отец Виталий. – И Господь сказал вам, что он согласен?
– Он промолчал, но я понял, что девицы не будут записываться мне за грех.
Поп щурился, улыбался, кивал:
– Только больше никому об этом не говорите. Конечно, наш Господь милостив, и у вас появится куча последователей, которые начнут злоупотреблять милостью Божьей и не будут считать прелюбодеяние за грех. Ну а других грехов за собой не знаете?
– Как-то не припомню.
– Но вот от вашей руки пали четыре человека.
– О чем это вы? – не сразу сообразил солдат.
– Как же, о дезертирах.
– Ах, вот о чем. Отец мой, я солдат. Убивать – моя профессия. Двадцать лет мне за это деньги платили. И все попы меня каждый раз на это благословляли. Это мое доброе дело. Так мне говорили мои капелланы, или они были не правы?
– Даже не знаю, что ответить, – сказал поп. – Все-таки думаю, что не правы. Любое убийство для души тяжкое бремя, даже если оно оправданно.
– Это только первое убийство – бремя, а потом душа привыкает.
– В этом-то и весь ужас, я думаю, а вы так не считаете?
– Простите меня, святой отец, но я пришел говорить не о моей душе.
– А о чем же вы хотите поговорить?