Нечто из Рютте

– Вот ваша лютня, господин певец.

– Вообще-то это виуэлла, – сказал ла Реньи, – но спасибо, друг.

И в это мгновение из двери, ведущей, видимо, на кухню, вышли два человека в плащах и капюшонах. Волков сразу понял, кто это. Эти двое прошли и сели за свободный стол. Их будто все и ждали. Толстые бабы тут же стали ставить на стол стаканы, графин с вином, блюда с резаными фруктами и сырами. Ла Реньи заскочил на невысокий помост, скинул плащ, поклонился всем посетителям трактира, а потом отдельно тем людям, что только что пришли. Им он кланялся намного ниже, чем остальным, после уселся на табурет, провел рукой по струнам.

– С чего же мне начать, добрые люди? С песен или баллад?

Все стали выкрикивать пожелания, но он их не слушал и смотрел только на пару в плащах и капюшонах, что сидели ближе всего к нему. Его интересовало только то, что говорили они. Услышав, он улыбнулся еще раз, поклонился и объявил:

– Баллада о прекрасной любви славного рыцаря Рудольфуса.

Народ пошумел еще чуть-чуть и затих в ожидании, а ла Реньи запел чистым, красивым голосом, во время исполнения его акцент почти не был заметен.

Все, абсолютно все не нравилось солдату в этом человеке. Он всегда с презрением относился к менестрелям, арлекинам, жонглерам, балаганщикам и всему подобному сброду, а этому, белозубому, он и вовсе готов был выбить его белые зубы. А еще ему было жарко в капюшоне, и баллада ему казалась заунывной, а рыцарь Рудольфус – глупым, зато все остальные слушали артиста почти не дыша, хотя баллада была долгой. Немолодая трактирная девка, сидевшая с каким-то человеком в обнимку за соседним столом, роняла крупные слезы, жалея несчастного рыцаря Рудольфуса, погибшего в неравном бою за честь своей дамы.

Когда певец закончил, все вскочили с мест, даже сидевший с Волковым каменщик поднялся и начал хлопать своими огромными ладонями. Все кричали и славили певца, и один из тех двоих в плаще и капюшоне, который был пониже, тоже вскочил и хлопал.

Тут же толстые тетки понесли пиво, прекрасно продающееся под баллады. Солдат взял себе одну грязную кружку, хотел расплатиться, но толстуха не взяла с него денег:

– С вас велено не брать.

В плаще и капюшоне стало настолько жарко, что даже дрянное пиво показалось ему наслаждением, а ла Реньи запел легкую, веселую песенку про красивую распутную пастушку, что за пару пфеннигов готова подарить свою любовь и монаху, и солдату, и графу, и все готовы ее купить. Народ стал подпевать припев, в такт стуча по столам тяжелыми пивными кружками – песенка явно всем нравилась, а толстухи носили и носили пиво, не останавливаясь.

«Сколько ж люди выпили пива? Сотню кружек? Нет, она за раз берет дюжину, и вторая баба тоже, – думал солдат. – Наверняка дело уже ко второй сотне идет, а жареная колбаса, кровяная, ливерная, с капустой, соленые кренделя, и прочее, прочее, прочее. Все просто разлетается. Бабы не успевают разносить. И впрямь у жида есть горшок с золотом в подполе».

А ла Реньи пел новую, грустную балладу. Солдат был небольшим любителем всяких песен, но, честно говоря, песни этого певца его не злили, а вот то, что кое-кому в зале эти песенки нравились, вызывало в нем холодное осуждение. Пусть весь этот сброд в кабаке орет и стучит кружками и подпевает похабные припевы, но лицо благородного происхождения уж точно не должно вскакивать и хлопать в ладоши всякому балаганному шуту столь несдержанно. Да и в том, что этот ла Реньи миннезингер, Волков сильно сомневался. Бродяга, кабацкий певец и не более.

Наконец ла Реньи встал и сказал:

– Все, господа, это моя последняя песня на сегодня. – Народ разочарованно загудел. – Прошу публику простить меня, но у меня уже устало горло.

Люди не унимались, а человек в плаще и капюшоне снова встал и молитвенно сложил руки, как бы обращаясь к певцу. Ла Реньи увидев это, снова поклонился и произнес:

– По просьбе одного ангела в человеческом обличье я спою еще одну, последнюю песню.

Солдат не стал слушать, он поднялся и стал протискиваться среди людей к выходу. Его раздражало, что дочь барона клянчит песенки у этого бродячего ничтожества. Ему очень захотелось поговорить с ней и обязательно сказать, что ей не подобает таскаться ночами по кабакам и подпрыгивать перед всяким сбродом.

Солдат вышел на улицу, там шел дождь и было свежо. Он с удовольствием вздохнул и стал готовиться к разговору с госпожой Хедвигой. И тут он вспомнил, что та вошла не через общий вход, а значит, могла и уйти другим путем. Волков тут же поймал старика с фонарем, который ходил мимо телег.