– Дьявол вас задери, Фолькоф, – выругался барон, – вы что, убили его?
– Да, – коротко ответил солдат, отдавая арбалет сержанту.
Теперь он занялся болтом. С этой раной что-то было не так. Она болела, как не болела ни одна из его ран. Кровь почти не текла, но любое движение ноги вызывало резкую, как удар, боль, от которой его просто передергивало. Чтобы не шевелить болт в ноге при движении, ему пришлось стягивать с него кольчугу. От боли он оскалился, и даже слеза потекла по щеке, но снял кольчугу с болта. Стоял, пережидая уходящую боль, тяжело дыша через нос.
Все окружающие смотрели на него с трепетом и молчали, только барон не унимался:
– Зачем вы это сделали, глупец? С ними можно было договориться!
– Идите, договаривайтесь, – сказал солдат, превозмогая приступ боли и садясь на коня, – по опыту знаю, теперь они будут более сговорчивы.
Дав шпоры коню, поехал к мертвому кавалеру. Тот все еще лежал на спине, с согнутыми в коленях ногами и поднятыми руками, как будто сдавался. Его глаза оказались открыты, он умер сразу. Волков был почти уверен, что под камзолом кавалера крепкий панцирь, поэтому целился в лоб, но не попал, а попал ниже. Болт выбил рыцарю верхние зубы и вышел наконечником из затылка, перебив позвоночник. Кранкль умер, когда еще стоял. Солдат слез с коня, снова, кривясь от боли, опустился на колено и постучал мертвецу по груди костяшками пальцев. Послышался звук. На Кранкле был панцирь.
– Я смотрю, вы подготовились к честному поединку, господа, – сказал он кавалерам. – Приятно иметь дело с благородными людьми.
Рыцари стояли чернее тучи, ничего ему не отвечая, а зеваки подходили все ближе, и барон с сержантом подошли. Они поняли, о чем говорил Волков.
А солдат тем временем расстегнул пояс убитого и стянул его вместе со шпагой. Стал снимать с пальцев перстни, один из которых был очень дорогим. Забрал деньги из кошеля и хотел взять еще перчатки Кранкля, больно хороши были, да не стал. Скалясь от боли, встал и сказал:
– Сержант, забери у господина фон Плезендорфа гнедого под ламбрийским седлом, это теперь мой конь.
Фон Плезендорф смотрел на Волкова с ненавистью, но ничего не говорил, сержант почти силой вырвал у него из руки повод коня.
– Что вы так смотрите на меня, Плезендорф, что-то не так? Или забыли про право победителя?
Кавалеры молчали. А солдат, сжимая кулаки и зубы от боли, снова залез на коня и сказал:
– Я велю запрячь вам телегу.
Он хотел уже было уехать, но повернулся к кавалерам и добавил:
– Господа, если я увижу вас здесь, я вас убью, никаких поединков не будет, просто прикажу своим людям убить вас.
Кавалеры ничего ему не ответили.
Солдат ехал в замок и только теперь стал замечать десятки людей, что прибежали из деревни и толпились на стене. В их глазах он видел восхищение и благоговение. Он был бы счастлив, если бы не выедающая боль в левом бедре. И тут он на стене замка заметил ее. Она, как и вся дворовая челядь, смотрела на него. Да, это была дочь барона. На секунду ему показалось, что нога перестала болеть. Он выпрямился в седле. Он был горд. Пусть эта белокурая дрянь видит его триумф. Пусть видит, как смотрит на него местный люд, пусть знает, кто он такой.
Он сидел во дворе замка на колоде, вокруг толпились люди, сам барон был тут, стоял неподалеку, даже баронесса спускалась, но барон ее проводил.