– Эх, бабуля, ни за грош влипла. Ну да ничего, может, еще выйдешь отсюда.
Старуха, растянутая на доске, поначалу не обращала на него внимания, висела размякшая, а потом вдруг встрепенулась, подняла голову и снова выпучила свои страшные глаза, уставилась на Сыча, стала моргать ему глазом с бельмом и заговорила:
– А у коршуна-ворона холопы проворны, лапы жирные да ловкие, глаза черные да острые.
– Ну начала, – чуть разочарованно сказал Сыч. – Ты давай это прекращай. Я знаю, как экселенц твою болтовню оплеухой заткнул. Первый раз я испугался, а сейчас я так сам смогу. Может, рука моя не так тяжела, как у коннетабля, но врежу так, что звезды в глазах замелькают. Отвечай, чума старая, – и тут он понизил голос, – золотишко-то где прячешь? А?
Ведьма то ли зашипела, то ли засмеялась сипло в ответ.
– К черту золото, – сказал Волков. – Говори, от кого твой сынок кривобокий письма носил?
А старуха снова обмякла, повисла на руках, бормоча что-то себе под нос, а потом снова подняла глаз с бельмом.
– А-а, коршуна-ворона золотом не купишь. Коршун-ворон в суть смотрит, коршун-ворон кровь ищет.
– Да заткнись ты! – оборвал ее Волков. – Говори, кто написал письмо дочери барона. Или, думаешь, пожалею я тебя? Сейчас жаровню принесут, посмотрим, как ты заголосишь.
Ведьма только беззубо ощерилась. Волков не выдержал, вскочил, но Сыч успел встать между ними.
– Экселенц, не нужно. Нельзя так. У вас и для мужика рука тяжела. Не пойму, как она от первой оплеухи выжила.
Волков посмотрел на него чуть раздраженно, но ничего не сказал, потому что Сыч, как всегда, был прав.
– Но что ж делать-то нам? Она так и будет бубнить да ужас на всех нагонять.
– А ну-ка, ребята, – Сыч обернулся к стражникам, – тащите сюда ее сыночка кривобокого. Если ее ни бить, ни жечь нельзя, то сыночка ее убогого можно. Он костлявый, да крепкий.
И тут ведьма неожиданно завыла. Да так, что холодом повеяло по душному подвалу, а Волков опять ударил ее по морде. Вой прервался, и старуха засмеялась или заухала, как филин в ночи.
– Смеешься? Ничего, сейчас сынка твоего приволокут, и посмотрим, как ты смеяться будешь.
Ведьма в ответ снова оскалила свои немногочисленные зубы, стала кашлять и улыбаться, а стражники притащили кривобокого. Тот почти не шел, ноги его волочились по каменному полу. Ведьма, увидев его, сначала было завыла, а затем замолчала, как отрезало, и опустила голову. А Стефан, подняв глаза и увидев ее, только и смог произнести:
– Мама, я давно уже тут. Ничего им не сказал.
– Вот дурак, – засмеялся Сыч и, недолго думая, врезал ему под дых, чтобы не болтал. И Стефан заткнулся. А Фриц Ламме продолжил: – Ну что, старая? Теперь ты говорить будешь? Или будешь смотреть да слушать, как твоего сынка убогого жарят?
– А-а-а! – pаорала старуха, и снова холодом подуло. – Коршун! Коршун мясо себе жарить собрался! Никак ужин себе готовит!
ebooksa