– Ну.
– Я вот что думаю, пока я калеку жечь буду, неплохо бы егеря с собачками к дому ведьмы пустить. Нехай там поищет. Должно быть там что-то.
– С чего ты так решил? Чувствуешь что-то?
– Да нет, просто думаю про девчонку, что мы в подполе нашли. Думаю, правы вы были. Ведьма, конечно, могла ее для себя словить, а ежели не для себя, то кто-то должен либо рядом с ней жить, либо сам за ней прийти.
– Ничего не понимаю, – сказал солдат. – Объясни.
– На ноги ее гляньте, пятки в трещинах, кости артритные, сами ноги опухшие. На таких ногах она далеко ходить не может. Значится, если девчонку она не для себя словила, то кто-то за ней должен прийти. А значит, следы он оставит. Или этот кто-то живет с ней рядом, к кому она и сама сможет дойти на таких ногах. Пусть егерь поищет.
– Понял, – согласился солдат, – скажу егерю, пусть ищет.
Ни ведьму, ни калеку ему жалко не было. Он убивал сильных, смелых и молодых мужчин – может, когда-то он об этом и сожалел, а про старуху и калеку он даже не думал. Тем более если они стояли между ним и его заветной мечтой, его землицей с мужиками. За эту землю он готов был жечь всех старух и всех калек графства.
Солдат вошел в донжон. Там, за длинным столом, он увидел Ёгана, который ел фасоль из одного горшка с конюхом барона.
– Ёган, найди егеря, пусть завтра собирается к дому ведьмы.
– А кого ж ему искать? – Слуга пережевывал фасоль.
– Кого найдет.
Ёган бросил ложку, встал.
– Только сначала на кухню сходи, пусть кухарка мне свинину пожарит – обещала.
Все-таки Волков думал о смерти ведьмы, ел и думал. Думая про нее, он вспомнил про ларец. И пока ждал кухарку с куском пирога с требухой после жареной свинины, он приказал Ёгану принести ларец и теперь сидел, разглядывал его. Рядом уселся сержант. Волков достал бархат, развернул его и потрогал стекло. Обычное стекло – холодное, красивое, гладкое, чуть отливающее голубым. Солдат взял шар, с каким-то непонятным удовлетворением почувствовал его тяжесть в руке и решил снова поглядеть на красивые полосы, те, что видел в первый раз. Он понял, что просто смотреть на шар – дело бессмысленное. Вот лежит он на руке и лежит, а чтобы увидеть там что-то, нужно в него заглянуть, словно в колодец. Он стал вглядываться, смотреть в центр шара. Долго глядел, но ничего, кроме размытых, перетекающих теней там не было. Он уже собирался положить шар в ларец, как вдруг внутри стекла словно что-то появилось, то, что не расплывалось и не искажалось. Сначала это казалось простой точкой, что, мерно покачиваясь, плывет издалека. Точка приближалась, быстро превращаясь в то, что он совсем недавно видел. Прежде чем Волков понял, что это, у него резануло в груди. Прямо там, где еще недавно был огромный синяк. Закололо глубоко, да так, что вдохнуть из-за боли не мог. Солдат слабеющей левой рукой начал тереть себе грудь через кольчугу, дышал с трудом, но все равно продолжал таращиться в шар, желая узнать, что приближается к нему. И он узнал, узнал это. Белесый глаз старухи с желтым бельмом. И этот глаз смотрел на него, видел его.
– Дьявол, – выругался солдат и кинул шар в ларец. Крышка ларца захлопнулась сама. – Разбить его надо.
Он открыл ларец, зашвырнул туда кусок синего бархата и заорал:
– Ёган, где мое пиво?!
Ёган, спускавшийся с кухни, развел руками.
– Господин, сейчас вам его принесу. – Он пошел обратно.