– Ну, то самые известные псалмы, – нерешительно произнес Ипполит.
– Так другие спрашивай, какие хочешь, – твердо произнесла девочка.
– Ну, давай тридцать седьмой, – сказал монах.
– Не нужно, – прервал его солдат, все еще кривясь от боли, – Ёган прав: девочка, умом ты тронешься от этого шара. Ступай в свой трактир.
Но девочка не пошла в трактир, она подошла еще ближе к солдату, положила руку на перину и произнесла:
– Корчит вас от ноги, господин. Хотите боль отгоню?
Не дожидаясь разрешения, она откинула тяжелую перину одним движением маленькой руки и сразу нашла место в ноге, откуда расползалась боль. И положив на него свою мозолистую руку, заговорила торопливо, при этом смотря в стену:
– Мясо, что к кости прирастает, криво заросло после раны. Оттого жилу главную теребит. Оттого и боль идет. Так будет всегда. До смерти. Со временем легче будет, но до конца никогда не отпустит. Хромать будете, пока не помрете.
– Бредишь? – спросил солдат с раздражением. – Откуда знаешь?
– В шаре видела.
– Что ты там видела? – продолжал раздражаться солдат. – Рану мою? Мясо? Жилу?
– Нет, ни рану и ни жилу, а видела, как стою тут и говорю вам это.
– Значит, врала мне вчера, когда говорила, что обо мне в шаре ничего не видела, кроме ведьмы.
– Не врала, не помнила, а сейчас как встала возле вас, так и прошибло меня. Все, что вчера в шаре про это видела, то и сказала. И говорю я, а словно не я.
– Гоните ее, господин, горя мы с ней хлебнем. Дурная она, – сказал Ёган.
– Слышишь, что он говорит? – спросил солдат у девочки.
– Боится он, ему и положено, оттого он и холоп, а вы уже про страх и вспоминать не умеете. Оттого вы и людоедов ловите.
– Значит, говоришь, до старости хромать буду? – произнес Волков, откидываясь на подушки.
Она стояла, не убирая руку с его ноги, и молчала. И кивала.
– Значит, до старости я доживу?