Волков хотел было сесть на кровати, да сделал это так неудачно, что в ноге дернулась какая-то жила, словно иглой ткнули. Его лицо перекосилось от боли.
– Не дозволяйте ей, господин, в шар пялиться, – сказал Ёган.
– Почему? – пережидая приступ, спросил Волков.
– Она ж и без шара с придурью, а с ним и вообще умом тронется.
Девочка неожиданно повернулась к нему и сквозь зубы, с шипением и злобой тихо произнесла:
– Замолкни, холоп.
– Вот и я об этом, – подтвердил свои слова Ёган, жестом указывая на нее, – одно слово – припадочная. – И разъяснил: – Дура же!
– Это я дура? – взвизгнула Агнес. – Меня наш поп хвалит, я все псалмы наизусть помню. И до тысячи считать умею! И все жития первых святых помню со дня вечери.
– Неужели все псалмы помнишь? – не поверил монах Ипполит.
– Все сто пятьдесят, – гордо отвечала девочка.
– Монах, спроси у нее что-нибудь, – сказал солдат.
– Читай девяностый, – предложил монах.
– Живый в помощи Вышняго в крове Бога небесного водворится, – затараторила девочка, – речет Господи заступник мой, прибежище мое…
– Ладно, – прервал ее монах чуть растерянно, – читай двенадцатый.
Агнес чуть задумалась, подняла глаза к потолку, вспоминая, и заговорила:
– Доколе, Господи забудешь Ты мя до конца? Доколе отвращаешь лицо Свое от мене? Презри и услышь мя, Господи Боже мой, просвяти очи мои, да не когда усну в смерть, не когда речет враг мой, укрепихся на него…
Монах с изумлением смотрел на нее, Ёган с подозрением, солдат с непониманием, а она все читала, пока не дочитала почти до конца:
– Но я на милость Твою уповаю, да возрадуется сердце мое о спасении Твоем. Буду петь Господу…
– Хватит, – сказал Волков, – ясно, знаешь.
Агнес стояла гордая, с вызовом поглядывала на Ёгана.