Нечто из Рютте

22
18
20
22
24
26
28
30

Волков встал, вытер лицо, а сержант стал бить эту злобную бабу здоровенным кулаком по башке, на радость толпе.

– Тихо, тихо, сержант, успокойся, – чуть усмехаясь, говорил Волков, – убьешь раньше времени.

Затем он повернулся и крикнул:

– Крутец!

– Да, господин коннетабль, – тут же подбежал к нему управляющий.

– Мне нужно двадцать вязанок хвороста. Скажи людям, что дашь по крейцеру за вязанку, и еще мне нужно вкопать жердину на три локтя в землю в центр площади. Хворост сложить вокруг жердины. Распорядитесь.

Крутец что-то хотел спросить, но по виду коннетабля понял, что вопросы сейчас не совсем своевременны. Волков же в упор смотрел на него – ждал вопроса.

– Я немедленно распоряжусь, господин коннетабль, – заверил управляющий.

Солдат залез на коня, выехал на середину площади и закричал:

– Сегодня эта бешеная собака, – он указал плетью на Франческу, – укусила руку, которая ее кормила, и украла деньги у господина вашего и моего, у барона Карла фон Рютте. Ее поймал слуга барона, старик Ёган, и она располосовала его ножом. Дальше эта взбесившаяся тварь напала на госпожу нашу, на добрейшую нашу баронессу, и даже на сына барона – и он, и его мать ранены, но живы, их уже отвезли в монастырь.

Люди стояли в полной тишине и даже не осуждали женщину, действия Франчески повергли их в ужас, ведь напасть на госпожу было сродни святотатству. А солдат продолжил:

– Еще она же помогала людоеду, что жил на старом кладбище, и якшалась с ведьмой. И людоед, и ведьма – слуги сатаны, и я хочу спросить вас, добрых людей, что ходят к причастию, чего заслуживает эта тварь?

– На костер ее! – крикнул кто-то.

– На костер, – тут же поддержал еще кто-то, – на костер!

– Спалите ей патлы, господин!

– Или все-таки передадим ее в руки ландфогта? – спросил Волков, хотя знал ответ заранее.

– В огнь эту тварь! Пусть катится за своими дохлыми людоедами!

– В огонь ведьму! Сколько людей извели!

– Зажарим спесивую!

– В пекло! – не унимались люди, они явно не хотели отдавать Франческу на суд графа, уж больно ненавидели ее все. Все!