Нечто из Рютте

22
18
20
22
24
26
28
30

– Зачем в расстриги, я благословение от аббата получил. Благословил он меня на путь с господином коннетаблем.

– И куда это ты собрался с господином коннетаблем, если он сам не знает, куда поедет? – допытывался Сыч.

Волков стоял в растерянности.

– Почему же не знает, знает он, он к…

– Помолчи, – прервал монаха солдат, – так что ты говоришь, настоятель тебя благословил со мной ехать?

– Благословил, – кивнул монашек, – даже книгу разрешил из библиотеки забрать.

– И велел, наверное, писать ему обо мне.

– Да, велел каждый месяц писать о вас ему, – ничуть не смущаясь, отвечал брат Ипполит. – С кем встречались, что делали.

– Соглядатаем, значит, едешь, – сказал Сыч.

– Наверное, – честно отвечал монах, не понимая смысла этого слова.

– Вот нужен он нам такой, экселенц? – спросил Сыч. – Лишнее брюхо.

– Да пусть едет, – сказал Волков. Он подумал, усмехаясь про себя, что раз не дали ему рыцарского достоинства, так хоть пусть свита будет у него как у благородного, тем более что кроме прокорма тратиться на нее не нужно. Он еще раз усмехнулся. Оброс он здесь и вещами, и людьми.

– Сержант едет! – закричал со стены один из дворовых мальчишек.

Ёган бросил таскать вещи, не поленился, полез на стену с дворовыми людьми и уже оттуда заорал радостно:

– Он Франческу поймал.

– Франческу поймали, – задорно подхватили мальчишки на стене. – Поймали ее. Везут, везут убийцу.

– Поймал, значит, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего служанке госпожи Хедвиги, произнес Сыч.

Он покосился на Волкова, но тот ничего не сказал, стоял посереди двора и ждал, когда сержант привезет Франческу. И тот вскоре доставил ее, ничего не зная о том, что натворила служанка.

– И ведать не ведал, – рассказывал он, – я от реки ехал, туда следы вели лошадей, и вижу конный нам навстречу. Нас увидал и в лес поворотил. Ну я и думаю, гляну, кто там с нами видеться не желает. Заехали в лес, а там эта… – он указал на Франческу плетью, – в кустах прячется.

Служанка сидела на камнях посреди двора, платье разодрано, руки вывернуты и стянуты натуго сзади веревкой. Сама растрепана, на зверя похожа и со всей ненавистью глядит только на солдата. Вокруг нее дворовый люд собрался, бранят ее и даже пытаются бить, а она лишь на него одного смотрит. Если бы взглядом можно было убивать – Волкова разорвало бы. Нет у этой страшной бабы больше врагов, только он! Он единственный!