– Тысячи, – снова повторила я, пытаясь это осмыслить. – Может быть, мне тоже стоит…
– Нет, – прервал меня Барт, хмурясь. – Участие – одно, а организация – совсем другое. Когда мы вытащим Эрика, он не поблагодарит меня, если узнает, что я позволил тебе так рисковать. Теперь ступай. Двух дорог и горячего сердца.
– И пусть серебро Стужи станет золотом, – отозвалась я. Барт улыбнулся, но промолчал.
Газета «Голос Химмельборга»
«Знаменитый ястреб Эрик Стром, аномально рано начавший свою службу препаратора и с тех пор стабильно занимавший высокую позицию в рейтинге, арестован и отправлен в крепость Каделы. Официальных обвинений пока не предъявили, но «Голосу» удалось выяснить, что Стром подозревается в совершении бесчеловечных убийств, долгое время волновавших сердца и умы горожан…»
Газета «Светоч Кьертании»
«…Вина скандально известного ястреба доказана! Какая участь ждёт Эрика Строма – казнь или пожизненное заключение в крепости? Ясно одно: случившееся – результат колоссальной лояльности общества к препараторам, которые…»
Газета «Таинственное и необъяснимое»
«Невероятный поворот событий: тварь из Стужи приняла облик прославленного ястреба Эрика Строма!»
Эрик Стром. Крепость Каделы
Его отвезли в крепость Химмельборга, самую знаменитую тюрьму Кьертании.
Кадела, названная так одним из древних владетелей в честь сестры, – странный подарочек, что ни говори – напоминала издалека лёгкий обрывок сажи, прилипший к безупречно белым снегам. Каделу построили на самой границе между обширными пригородами Химмельборга и Стужей. Рядом с ней всегда было холодно, и охранники ходили в чёрных и белых шубах до самых пят, напоминая недобрых нахохлившихся птиц.
Чудовищная работа – Эрик бы на такую ни за что не согласился.
Его и его сопровождающих подняли на вершину горы на лебёдке, которую вращали сотни проворных лап васок. С высоты Стром смотрел на город, уплывавший от него всё дальше и дальше.
Отсюда Химмельборг выглядел таким крошечным – будто поле для игры в тавлы, расчерченное на квадраты. Зелёный в середине – дворцовый парк. Эрик представил себе тонкие ароматы роз, рассыпчатого печенья на серебряной тарелочке, душистого чая, с мучительно высоким звоном льющегося из изящного фарфорового носика. Он вспомнил Омилию, то, как она смотрела на него – испуганно и возбуждённо одновременно.
Не стоило забрасывать её – быть может, сейчас он не оказался бы в таком дерьме.
Но сразу вслед за тем он вспомнил другую девушку, другие возбуждённые и испуганные блестящие глаза.
Подъёмник шёл выше, и воздух становился холоднее, и дышать было как будто трудней.
Один из сопровождающих, не глядя на него, накинул ему на плечи серую робу – не слишком чистую, драную на рукаве, но тёплую. Стром, как мог, поправил её скованными руками.
– Спасибо.