Сердце Стужи

«Я здесь ненадолго», – хотел сказать он. Или, может: «Я не виновен».

Но эти книжные, пустые фразы были бесполезны – и уж точно до них не было никакого дела этому безликому человеку, отупевшему от монотонности распорядка тюремной жизни, от постоянной опасности – многие здесь, должно быть, годами не оставляли попыток сбежать – и от холода, холода.

От губ поднимался лёгкий пар, но на койке обнаружилась пара серых покрывал. Роскошь его положения – или они были бы положены ему в любом случае?

Он всё ещё один из Десяти – или уже нет?

Дверь за охранником закрылась, отрезая Строма от всего мира.

Когда его взяли, он успел написать записки Иде и Барту – их обещал передать тот ошеломлённый паренёк, что приходил к нему, беспокоясь о Сорте. Должно быть, тогда он и нашёл какой-то способ проследить за ним – хитро. Эрик его недооценил – сказалась дурацкая высокомерная привычка не брать в расчёт рекрутов с низким усвоением, а именно таким был для него с первых минут Унельм Гарт.

Да, Унельм Гарт – причина, по которой он здесь… Но почему-то Стром был уверен, что тот отдаст записки. В них он просил охотницу и наставника ничего не предпринимать, предоставить ему выкручиваться самому.

Он был уверен, что сможет… А вот если позволить другим начать действовать, хаоса не избежать. Ради кого другого Барт уж точно не стал бы раскрывать некоторые из их ходов раньше времени, но почти отцовские чувства, которые наставник питал к нему, могли сыграть злую шутку.

Звеня оковами, Стром подошёл к окну, коснулся решётки разгорячённым лбом, и холод обжёг его. Белое, вечное течение Стужи… Он смотрел на него и думал.

Ему не позволили взять с собой эликсиры. Что это сделает с его телом через неделю, две, три?

Он не знал наверняка.

Его подставили – да, безусловно. Но этот сон… как могло произойти что-то настолько невероятное? Разве что сама Стужа была способна на что-то подобное… И с учётом того, что совсем недавно он посягнул на её тайны, эта версия не казалась особенно безумной.

Каким будет суд над ним? Если его признают виновным – предстоит ли ему провести здесь, в Каделе, вечность? Вечность – перед окном с видом на нежные переливы Стужи, вечность, которую он будет мерить шагами от нужника до койки и обратно…

Вечность без эликсиров в любом случае не будет долгой – а станут ли их тратить на приговорённого пожизненно узника?

Или, быть может, его приговорят к смерти? Такие исходы для препараторов были редки – но ведь и преступление, которое, как они уверены, он совершил, беспрецедентно.

Приговорённых к смерти отдают Стуже.

Даже нагой, он, должно быть, продержится куда дольше, чем мог бы продержаться обыкновенный человек, который уже через мгновение обратился бы в лёд.

Но он, полный препаратов и воспоминаний об эликсирах, ещё долго живущих в теле, будет жить в Стуже долго – десять минут или даже пятнадцать… прежде чем то, что в глубине души и страшит, и манит любого ястреба, наконец свершится.

И к лучшему. Если его приговорят к Каделе, придётся покончить с этим самому.

Эрик встряхнулся. Скоро к нему отправят защитника – его друзья наверняка позаботятся о том, чтобы он был хорош. Он не виновен – а значит, выйдет отсюда… А байки о том, как он провёл несколько дней в тюремной камере, станут главным номером всех попоек в Гнезде на годы вперёд.