Египтянин. Путь воина

Хети повернулся и, глядя на Ренси в упор, поманил его пальцем. Но видя, что тот не двигается, он, потеряв выдержку, заорал:

– Иди сюда, каменщик! Иначе я прикажу сначала высечь тебя и превратить в кусок кровавого мяса, а потом вылью на твои раны соляной раствор!

– Не упорствуй, Египтянин, – раздался за спиной у Ренси шипящий голос Малыша Беса. – Не зли его! Сам видишь, пыток нам не избежать… Так что прощай: может, одному из нас, а может, нам всем, после этого уже не выжить…

Ренси не ответил. Прямо и свободно он подошёл к креслу, на котором восседал Хети.

Они находились друг против друга: толстый напыщенный чиновник, уверенный в своей значимости, и плечистый, с мускулистым телом мастер по камню, которого когда-то звали не иначе, как ваятель, скульптор.

За короткий отрезок времени Ренси физически ощутил, как глаза Хети, жёсткие, холодные, испытывающе ощупали его с головы до ног.

– Стало быть, это ты устроил побег, – заговорил Хети со зловещей ухмылкой в уголках рта. – Ты глава – с тебя и начнём.

Ни единый мускул не дрогнул на лице Ренси; он только крепко стиснул зубы от отчаяния, понимая, что ничего не может сделать против Хети и окружавших его вооружённых охранников.

Хети махнул рукой. Тотчас к Ренси подскочили два дюжих надсмотрщика и, ударив юношу дубинками по коленным чашечкам, отчего у него подогнулись ноги, поволокли его к деревянному приспособлению.

Без особых усилий блюстители порядка положили Ренси животом в жёлоб, щёлкнув, замкнулись на его руках кольца; затем надсмотрщики соединили ремни на спине и пристегнули ноги к подставке. Один из них присел на корточки, деловито поворожил возле винтов; подставка двинулась вверх, поднимая оголённое тело Ренси, вытягивая на нём загорелую до черноты кожу.

Ренси напрягся, пытаясь освободиться, но ремни и кольца приспособления для пыток держали его крепко. А затем на его беспомощное тело обрушился поток жгучих ударов. Ренси вскрикнул, но, подумав, что именно этого крика боли и покорности ждёт Хети, до крови закусил губы. Дубинки ритмически опускались на тело Ренси; после нескольких ударов на нём вспыхнули багровые полосы, затем кожа лопнула и выступила кровь. Истязуемый не кричал, не всхлипывал, не стонал. Глухие же, липнущие звуки ударов, равномерный счёт им, производимый резким голосом Хети, отзывались в сердце Ренси болью и ненавистью.

Он плохо помнил, когда надсмотрщики освободили его от ремней и колец, подняли и оттащили от пыточного приспособления безжизненное тело.

Глухо, будто сквозь пелену, до него донёсся голос Хети, обратившегося к каторжникам:

– Видели? Так будет с каждым, кто попытается нарушать порядок в каменоломне! Помните: вы – рабы Красной Горы. Здесь каждое моё слово – приказ для вас.

– Будь ты проклят! – напрягаясь из последних, оставшихся в истерзанном теле, сил крикнул Ренси в сторону хозяина Красной Горы.

Хети, казавшийся таким неловким и неуклюжим, что не представлялся иначе, как сидящим в своём кресле, вскочил с неожиданной для него прытью и очутился возле Ренси. Больно схватив юношу за ухо, он повернул к себе его голову.

– Ты, я вижу, неугомонный, а, каменщик? Мало тебе, да? – со злорадной усмешкой прошипел он в лицо Ренси.

– Ты – боров, откормленный на помоях с кухни номарха, – с трудом ворочая распухшим, искусанным во время пытки языком, ответил Ренси. – Придёт время – мы с тобой потолкуем иначе… на равных…

Хети откинул голову назад и захохотал, брызгая слюной:

– Придёт время? Ха-ха-ха!.. Ну что ж, тогда до скорого свидания, как сказал повар ощипанному гусю!