Я приволокла с чердака все, что мне было нужно, и дневники. От одного из них почти не отрывала взгляд, чтобы ни в коем случае не ошибиться… Когда вода в котле принялась бурлить и плеваться, кинула в нее первый пучок травы. Готовилось отворотное зелье недолго, и даже заклинание не было слишком длинным, а вот настаиваться ему нужно около суток. То есть, у Катарины есть все шансы уже сегодня воспользоваться прекрасным телом новенького.
Дневник я отшвырнула немного зло. В последний раз помешала зелье, ставшее вдруг совершенно прозрачным, как вода, и оставила томиться над углями.
– Вероника, можно больше не соблюдать тишину!
Стоило мне только произнести это, как тишина была нарушена Михеем. Шипящий от боли мужик ввалился в дом, держась за голую окровавленную грудь. Первой моей мыслью, конечно, было, что он подрался с Зафаром, но Михей опроверг мои догадки.
– В горах ногу подвернул, упал, разодрался вон весь, – сосед снова зашипел, жмурясь. А потом вдруг зарыдал, что выбило меня из колеи на долгие минуты. – Кукуй сбежал! Совсем сбежал! Я гнался за ним, но упустил!
– Мы его совсем недавно видели у Гаскона.
– А потом он рванул в горы, и я за ним. Я в то время как раз пришел помочь мужикам с полом. Мне Уля никогда не простит, что Кукуй сбежал!
Михей опустился на диван, закрыл лицо руками. Он какое-то время лил горькие слезы, и я страдала вместе с ним. Когда плачет мужчина – это рвет сердце любого. Тем более, что и мне Кукуй был почти родным.
Пришлось успокаивать соседа ромашковым чаем. Потом осторожно помочь ему раздеться – ткань штанов и рубашки присохла к ранам. Живот и руки Михей сам протер мокрой тряпкой, я смыла кровь с его спины, шеи и бедер. Мужчина все время заливался краской – мол, как так, девушка его видит в чем мать родила, но я убедила его, что лекарь – не девушка. Лекарь – просто лекарь.
Я и сама спокойно относилась к тому, что бессовестно тру пятую точку Михея. Правда, будь передо мной полуголый Роберт, как в тот раз, после укусов пчелами, я бы снова нервничала. Новенький вызывал во мне самые постыдные чувства.
Когда Михей был отмыт от крови, а раны обработаны, я пожертвовала еще одной чистой простыней, чтобы перемотать самое пострадавшее место на теле – грудную клетку. Руки и ноги были повреждены несильно, разве что на лодыжке придется наложить несколько швов.
– Тебя усыпить? – склонила я голову в раздумьях.
Мужик икнул, испуганно распахнув глаза.
– Зачем?
– Придется зашить рану на лодыжке, а швея из меня, прямо скажем, так себе.
– А во сне мне будет больно?
– Нет… наверное.
Михею оставалось только вздохнуть. Он выпил пузырек обезболивающего со снотворным заклинанием и почти сразу провалился в глубокий сон. Я едва успела помочь ему лечь на спину так, чтобы мне было удобнее тянуться к его левой ноге.
Иголка с самой обычной ниткой в моей руке дрожала, как осенний листик на ветру. Над губой мгновенно проступила испарина. Я впервые собралась зашивать не дырку на платье, а кожу живого человека! Едва вспомнила, что иголку вместе с ниткой нужно обработать, чтобы не занести инфекцию.
Всего три маленьких стежка, а столько нервов я не потратила даже в ночь, когда Савар выгнал меня из дома. Бережно смазала рану заживляющей кашицей из чайного гриба и корня лебеды и перемотала лодыжку тонкой лентой ткани. Вот и опыт зашивания ран появился. И почему я вообще думала, что в крошечной деревеньке меня ждет спокойная жизнь? Кажется, при Герде столько болезных не было, как за последнюю неделю.