Робин сняла куртку и осталась обнаженной до пояса. У нее был великолепный бюст, но она обращала на это не больше внимания, чем на какую-нибудь незначительную мелочь. То есть она знала, что выглядит «неплохо», но никак не позволяла этому знанию влиять на грациозную и лишенную малейшего кокетства непринужденность своих движений.
На Сарванта это явно произвело впечатление, хотя он не позволял себе остановить на ней взгляд больше чем на краткое мгновение. «Странно, – подумал Черчилль. – Сарвант, как ни осуждал одежду дисийских девственниц, оставался равнодушным, видя, как они ходят по улицам с обнаженной грудью. Быть может, он глядел на них равнодушно, как на диких туземок чужой страны, но знакомая девушка – это дело другое?»
Они поднялись по ступеням на набережную, где ждал экипаж, запряженный парой красно-рыжих оленей. Кроме кучера при нем были еще двое вооруженных людей на запятках.
Витроу с сыном сели и пригласили Сарванта занять место рядом с ними. Робин без колебаний села бок-о-бок с Черчиллем. Одна ее грудь уперлась ему в плечо. Он почувствовал, как от плеча к лицу поднимается горячая волна, и выругался про себя, что не может скрыть волнение.
Они промчались по улицам, причем кучер принимал как должное, что пешеходы должны сами убираться с дороги, а не успеют – тем хуже для них. За пятнадцать минут они миновали район правительственных зданий и въехали туда, где располагались резиденции богатых и влиятельных горожан. Завернув на длинную усыпанную гравием аллею, они остановились перед большим белым домом.
Черчилль спрыгнул и протянул руку, чтобы помочь сойти Робин. Она, улыбнувшись, сказала «спасибо», но Черчилль в этот момент рассматривал стоящий во дворе тотемный шест. На нем были изображены стилизованные головы животных, среди которых чаще всего попадалась кошачья.
Витроу перехватил его взгляд и сказал:
– Я – Лев, а мои жена и дочери принадлежат к сестринству Дикой Кошки.
– Я просто смотрел, – ответил Черчилль. – Мне известно, что в вашем обществе тотем играет важную роль, хотя сама идея для меня несколько странна.
– Я заметил, что у вас на одежде отсутствуют знаки какого-либо братства, – сказал Витроу. – Думаю, что мне, быть может, удастся помочь вам вступить в мое. Лучше быть членом братства. На самом деле я не знаю никого, кроме вас двоих, кто бы не имел своего братства.
Этот разговор прервал визг пятерых детей, вылетевших из дверей и бросившихся на шею к отцу. Витроу представил голых мальчиков и девочек, а когда они подошли к портику, он представил гостям и свою жену – Анджелу – толстую женщину средних лет, которая, вероятно, была когда-то красавицей.
Они вошли в небольшую переднюю, а оттуда – в комнату, тянувшуюся вдоль всего дома. Это была гостиная, комната отдыха и столовая одновременно.
Витроу поручил Бобу проводить гостей умыться. Они прошли внутрь дома, где приняли душ и надели одежду, которая, как настоятельно повторил несколько раз Боб, теперь принадлежала им.
Потом все вернулись в большую комнату, и Робин поднесла гостям два бокала вина. Черчилль предупредил отказ Сарванта:
– Я знаю, что это против твоих принципов, – прошипел он, – но отказ может их оскорбить. Пригуби, по крайней мере.
– Если я уступлю в малом, потом я могу уступить и в главном, – ответил Сарвант.
– Ладно, будь упрямым ослом, – прошипел Черчилль. – Но ты ведь никак не напьешься пьян с одного бокала.
– Я коснусь бокала губами, – сказал Сарвант. – На большее я не пойду.
Черчилль разозлился, но не настолько, чтобы не оценить по достоинству исключительно нежный букет. Когда он допил свой бокал, их позвали к столу. Здесь Витроу показал им места справа от себя – места, предназначенные для почетных гостей. Черчилля он усадил рядом с собой.
Робин сидела напротив, и ему это нравилось: глядеть на нее было одно удовольствие.