– Слазь, Сарвант! Еще не пришло время бросать христиан львам.
Сарвант неохотно спустился.
– Я не должен был поддаваться панике. Но это случилось внезапно. Такого я ожидал меньше всего!
– Никто тебе не ставит в вину, что ты забрался туда, где тебя не достанут, – заверил его Черчилль. – Я поступил бы так же. Горный лев – это не то, к чему можно отнестись наплевательски.
– Погодите минутку, – попросила Робин. – Я возьму Алисин поводок.
Она погладила львицу по голове и почесала под подбородком.
Большая кошка замурлыкала, как отдаленный гром, а потом по команде своей хозяйки пошла за ней за угол дома.
– Ладно, Сарвант, – начал Черчилль, – с чего это ты сорвался, как птица из поговорки? Знаешь ли, как глубоко ты оскорбил хозяев? Счастье еще, что Витроу не взбесился. Ты мог испортить самую большую удачу, что попалась на нашем пути.
Сарвант принял гневный вид.
– Ты же не думаешь, что я мог вытерпеть подобное скотское поведение? И его нецензурные описания соитий с собственной женой?
– Мне кажется, что в этом нет ничего неправильного с точки зрения обычаев этого времени и места, – ответил Черчилль. – Эти люди, они просто… ну… земные, что ли. Они радуются хорошей возне в койке, и им приятно это вспомнить в разговоре.
– Господь Всемогущий, ты их защищаешь?!
– Сарвант, я тебя не понимаю. Ты был свидетелем куда более отвратительных обычаев, просто-таки тошнотворных обрядов, когда мы высадились на Виксе. И я ни разу не видел, чтобы ты покраснел.
– Это было другое. Виксанцы не люди!
– Они гуманоиды. Нельзя судить этих людей по нашим стандартам.
– По-твоему, я должен с удовольствием слушать истории из его сексуальной жизни?
– Мне стало слегка не по себе, когда он рассказывал о зачатии Робин. Но лишь потому, что сама Робин сидела тут же. А ей не было неприятно – чуть живот со смеху не надорвала!
– Эти люди – выродки! Бич Божий на их головы!
– Я думал, что ты – служитель Князя Милосердия.
– Как? – переспросил Сарвант. Он на минуту замолчал, потом заговорил спокойнее: – Ты прав. Я ненавидел там, где должен был любить. Но я, в конце концов, всего лишь человек. И даже такой язычник, как ты, имеет право упрекнуть меня, если я, неразумно поддавшись гневу, призываю божьи кары.