Смерть пахнет сандалом

– Они сами превратились в свиней и собак! – хором прокричали его подчиненные.

Уездный не знал, плакать ему или смеяться от того, что произошло. Клодт вытащил пистолет и выстрелил в Сунь Бина. Пуля с характерным звуком попала в жужубовую дубинку, которой тот размахивал. По тому, как Сунь Бин вел себя, создалось впечатление, что не пуля попала в дубинку, а он отбил ее дубинкой. Клодт выстрелил еще раз, одновременно один из стоявших позади Сунь Бина молодцов пальнул в Клодта из длинноствольного дробовика. Вылетевшая дробь рассыпалась вокруг, как из-под взмаха метлы. Несколько дробинок попали в статного жеребца Клодта, тот резко встал на дыбы от боли и сбросил седока. Таща за собой Клодта, конь рванулся к реке. В этот острый момент уездный совершил большой прыжок и, подобно огромному леопарду, повис на шее испуганной лошади. Он успокоил жеребца, у которого из-за дроби с глазами было совсем плохо. А подбежавшая свита вытащила из стремян Клодта, которому дробинка пробила ухо. Потрогав ухо, Клодт увидел кровь и стал визгливо орать.

– Что так кричит его превосходительство генерал-губернатор? – осведомился уездный у переводчика.

– Его превосходительство генерал-губернатор сказал, что будет жаловаться на тебя его превосходительству Юаню! – заикаясь, пролепетал тот.

4

Немецкие войска вместе с ехавшими не одну ночь из города Цзинань солдатами из правого крыла императорской гвардии окружили Масан. Пехотинцы Цин – впереди, немцы – сзади. Они поспешно начали атаку. Уездный и командир батальона пехотинцев Ма Лунбяо стояли, словно два телохранителя, слева и справа от Клодта, у которого было перевязано ухо. Позади них в ивняке изготовилась немецкая артиллерия, у каждой пушки стояли навытяжку четверо солдат, словно четыре деревянных столба. Цянь Дин все еще не знал, отправил ли Клодт телеграмму его превосходительству Юаню с жалобой на него, потому что во второй половине дня, когда только закончилась комедия с передачей «заложников», батальон под командованием Ма Лунбяо, измученный долгим маршем, прибыл на точку.

Организовав питание и ночлег для солдат, уездный специально устроил банкет в честь командира Ма. Человек скромный и приветливый, тот во время застолья все время выказывал уважение почтенному Цзэн Гофаню, а также заявил, что давно восхищается ученостью уездного. Перед завершением банкета командир Ма тайком сообщил Цянь Дину, что Цянь Сюнфэй, казненный «тысячей усекновений» в Сяочжане, был ему хорошим другом. С этого момента уездный почувствовал, что его отношения с командиром Ма приобрели какую-то особую теплоту, казалось, они много лет уже близкие друзья и не имеют секретов друг от друга.

Желая помочь командиру Ма отличиться, Цянь Дин послал всех пятьдесят бойцов своего уездного войска показывать дорогу цинским и немецким солдатам, чтобы еще в предрассветной темноте завершить окружение Масана. Уездный и сам выступил вместе с ними, потому что встреча с «заложниками» накануне оказалась пустой тратой времени, которая ему никаких очков не принесла. Сунь Бин сыграл с уездным злую шутку, немало позабавившись и над ним, и над немцами. В ушах то и дело звучали крики Сунь Бина и его подчиненных: «Они сами превратились в свиней и собак! Они сами превратились в свиней и собак!» Вообще-то, думал уездный, я давно должен был понять, что они не могут оставить в живых трех немцев. Сам же узнал от кого-то, будто бы Сунь Бин и его головорезы поочередно мочились в лицо трем привязанным к дереву солдатам, а потом наверняка принесли немецкие сердца и печенки в жертву духам двадцати семи убиенных жителей Масана. Все это надо было принять в расчет, а я наивно полагал, что немцы еще могут быть живы, да еще смехотворно мечтал, что спасение заложников станет большой заслугой и привлечет ко мне внимание его превосходительства Юаня. На деле разговор с женой спровоцировал меня на беспримерную глупость. Этому подонку Клодту тоже не повезло, он выстрелил в Сунь Бина, а в конечном счете поучаствовал в сотворении легенды, будто бы Сунь Бин настолько хорошо владеет боевыми искусствами, что может отбивать летящие в него пули. А в действительности это одна из шавок Сунь Бина пульнула из дробовика, ранила скакуна Клодта да еще прострелила Клодту ухо. Уездный понимал, что телеграмма с жалобами Клодта, возможно, уже отправлена, а если и нет, то рано или поздно будет отправлена. Может быть, его превосходительство Юань уже покинул Цзинань и уже двигается по направлению к Гаоми, и если он успеет до прибытия сановника арестовать или убить Сунь Бина, то голову еще можно будет сохранить, если нет – все пропало.

Уездный обратил внимание, что уездное войско под началом Лю Пу, которое двигалось впереди гвардейцев, шагало к крепостному валу согнувшись. Эти молодцы в обычное время относились к простолюдинам, как волки и тигры к добыче, а когда приходилось воевать, становились вдруг трусливы, как мыши перед котами. Поначалу ряды солдат были рассредоточены, но чем ближе они подходили к стене, тем плотнее они сбивались вместе, словно спасающиеся от холода куры. Не имея военного опыта, уездный все-таки не один десяток раз штудировал сочинения почтенного Цзэн Гофаня и знал, что обороняющимся такие тесно сгрудившиеся отряды легче всего перебить. Цянь Дин пожалел, что перед началом наступления не подготовил солдат, но сейчас было уже поздно. Так они наклонясь и шли. На стене было тихо, словно никого там и не было. Но уездный понимал, что люди там точно должны были быть. Он уже заметил, что через каждые несколько чжанов над стеной поднимался густой дым. Цянь Дин почти ощущал запах варившейся каши. Из военных сочинений почтенного Цзэн Гофаня он знал, что обороняющиеся на стене варят рисовый отвар не для пропитания, а для того, о чем он был весьма осведомлен, но боялся себе представить. Его войско остановилось в нескольких чжанах от стены, стрелки и лучники принялись стрелять по стене из дробовиков и луков. Разрозненных выстрелов прозвучало около двадцати – так себе залпы. Потом и эти жалкие звуки смолкли. Одни пущенные лучниками стрелы перелетели через стену, другие попали в нее. Стрельба из луков оказалась еще менее действенной, чем выстрелы из дробовиков, это была уже почти что ребячья шалость. Отстрелявшись, стрелки опустились на колени и принялись заряжать дробовики с дула порохом из висевших на поясах пороховниц. Эти пороховницы, сделанные из тыкв-горлянок, снаружи были обработаны маслом тунгового дерева. Гладкие и блестящие пороховницы смотрелись очень красиво. Не так ведь давно, выезжая со стрелками на поимку азартных игроков и воров, уездный испытывал гордость за эти двадцать с лишним ослепительных пороховниц. Теперь же в сравнении с оснащением китайских гвардейцев и немецких солдат они казались просто детскими игрушками. После зарядки оружия и повторной хаотичной стрельбы стрелки с громкими криками устремились к стене. Ее нельзя было назвать неприступной, всего около чжана в высоту. На ней развевалось много сухой прошлогодней травы, хотя она колыхалась не так неистово, как сердце уездного. Вперед выбежали двое носильщиков с приставной лестницей. В силу своей работы, которой они занимались не один год, у них выработалась своеобразная размеренная походочка, они по сути уже не столько бежали, сколько – в самый ответственный момент штурма поселка – ступали по земле так же беззаботно, словно несли на себе паланкин уездного во время какой-нибудь неспешной прогулки. Приблизившись к стене, носильщики приставили к ней лестницу. На стене по-прежнему движения не было, и в душе уездный понадеялся, что все обойдется. Поставив лестницу, носильщики встали с обеих сторон и взялись за лестницу, чтобы та не упала. Стрелки и лучники столпились у лестницы и один за другим полезли вверх. Когда на лестницу забрались три человека, а первый уже достиг верхнего края стены, там появилось множество ихэтуаней в красных повязках. Осажденные незамедлительно вылили на лезущих по лестнице солдат полный котел жидкого отвара. От последовавших душераздирающих воплей уездного затрясло. Цянь Дин почувствовал, что в любую минуту может наделать в штаны, и, накрепко закусив губу, еле сдержался от конфуза. Стрелки на лестнице лицом навзничь посыпались на землю, а те, что стояли у подножия лестницы, без оглядки рванулись прочь. Ихэтуани на стене грохнули довольным смехом. В это время из лагеря донесся звук трубы, и к стене на полусогнутых, с винтовками наперевес устремились, стреляя на ходу, прекрасно обученные солдаты гвардейского корпуса.

После того, как ихэтуани отбили первую атаку гвардейцев, в ход пошли кипяток, горячая каша, самодельные бомбы, кирпичи, обломки черепицы и камни, а также большие самодельные пушки. Уездный понял, что Сунь Бина он недооценил. Он-то считал, что Сунь Бин только и может, что прикидываться небожителем и морочить людей, ему даже в голову не приходило, что тот обладает таким богатым талантом в делах военных. Уездный много знал, потому что много читал, а Сунь Бин овладел всем благодаря театру, и не только в теории, но и на практике. Увидев, как лучшие солдаты великой империи Цин и его уездное войско терпят позорное поражение, Цянь Дин получил незначительное утешение, даже позлорадствовал немного. Томительное беспокойство исчезло, снова вернулись мужество и уверенность. Теперь-то он разглядел, что из себя представляли немецкие солдаты. Цянь Дин взглянул искоса на Клодта, следившего в бинокль за происходящим у стены. Лица генерал-губернатора полностью было не увидеть, зато были очень даже видны ходившие на скулах желваки. Изначально следовавшие за гвардейцами немецкие солдаты не только не пошли в атаку, но и отступили на несколько десятков чжанов назад. Похоже, это было задумано заранее. Клодт опустил бинокль, и на лице у него появилась презрительная усмешка. Он что-то громко скомандовал артиллеристам за спиной, и деревянные истуканы напряженно задвигались. Через несколько секунд из двенадцати орудий стаей черных ворон с пронзительным свистом полетели снаряды, на стене и за ней стала подниматься белая пороховая дымка. Раздались оглушительные взрывы. На глазах уездного после разрыва нескольких попавших в стену снарядов разлетелось множество осколков кирпичей и черепицы вперемешку с оторванными частями тел. Раздался еще один залп, снова посыпались части тел и обломки кирпича с черепицей. Со стены доносились вопли. Разлетелись на куски и большие сосновые ворота. Клодт взмахнул красным флажком, который ему передал кто-то из свиты. С винтовками наперевес, с боевым кличем на устах, немецкие солдаты, задирая длинные ноги, бросились к пролому в воротах. Собравшиеся с силами гвардейцы пошли во вторую атаку с другой стороны. Лишь уездное войско, потерпевшее большие потери, лежало в низинке, охая и стеная на все лады. В душе Цянь Дина воцарилось смятение, он понимал, что на этот раз поселок будет разгромлен, и несколько тысяч вверенных ему в управление жителей будут обречены. Процветающий городок, первый поселок в Гаоми, перестанет существовать. Перед лицом выказывавших свое превосходство немцев в сердце уездного возродилась любовь к простому народу. Но он понимал: он бессилен что-то сделать. Даже если отец-государь лично явился бы на место сражения, он все равно не смог бы остановить атаку немецких солдат, уверовавших, что победа уже была у них в кармане. Теперь уездный был на стороне земляков, он надеялся, что сельчане воспользуются тем, что немцы еще не ворвались в поселок, и будут быстро спасаться бегством на юг, там путь штурмующим преграждала река Масан. Большинство живущих у реки умели плавать. Цянь Дин знал и о небольшом отряде гвардейцев, оставленном в засаде на южном берегу реки, но земляки могли все же спастись по воде, и он верил, что гвардейцы не будут стрелять в барахтающихся в воде женщин и детей. В конце концов, кто эти гвардейцы: немцы или китайцы?

Однако события развивались не так, как предполагал уездный. Хлынувшие через пролом в воротах немецкие солдаты неожиданно исчезли, за воротами поднялся столб дыма и пыли, и вскоре оттуда послышались крики немцев. Уездному сразу стало ясно, что смекалистый Сунь Бин устроил за воротами большую западню. Клодт изменился в лице, он лихорадочно замахал флажком, приказывая своим войскам отступить. Уездный понял, что жизнь немецких солдат стоит немалых денег, а изначальный план Клодта одержать победу, не потеряв ни одного солдата, с треском провалился. Генерал-губернатор, впрочем, очевидно хотел, чтобы его артиллеристы и дальше вели огонь из пушек, и позади пушкарей было столько ящиков со снарядами, что от городка могли легко остаться одни развалины. Уездный также полагал, что окончательная победа в этом бою должна была остаться, разумеется, за немцами. Клодт и впрямь принялся что-то громко кричать командиру артиллеристов. И тут мелькнувшая в голове Цянь Дина мысль преобразилась в дерзкий замысел. Он сказал стоявшему позади Клодта переводчику:

– Скажи Клодту, чтобы он приостановил огонь из пушек, мне нужно сообщить ему кое-что важное.

Переводчик перевел его слова, и Клодт действительно приказал своим артиллеристам остановиться. Ярко-зелеными глазками Клодт уставился на уездного, с Цянь Дина не сводил глаз и удрученный Ма Лунбяо.

– Господин генерал-губернатор, – сказал уездный, – в Китае есть поговорка: «Ловишь бандитов – начинай с главаря». Эти простолюдины посмели сопротивляться вашим солдатам и правительственным войскам, только когда их сбил с толку Сунь Бин, во всем виноват он один, стоит лишь схватить Сунь Бина и строго наказать его, то разрушать железную дорогу больше никто не станет. Как говорится, убей одного, чтобы напугать сотню. И все задачи вашего превосходительства будут выполнены. Я полагаю, ваша держава пришла в Китай для того, чтобы извлекать из него богатства, а не воевать с его народом. Если ваше превосходительство считает, что в моих словах есть доля истины, то я хочу в одиночку пойти и уговорить Сунь Бина выйти и сдаться.

– Ты что, хочешь помочь Сунь Бину советом? – вопросил Клодт через переводчика.

– Я – чиновник великой империи Цин, моя семья живет в уездной управе, – сказал Цянь Дин, – поэтому иду на риск по собственному желанию, ради того, чтобы отряд вашего превосходительства не нес дальнейшие потери. Ваши солдаты прибыли издалека, каждый – на вес золота, если потери вашего превосходительства будут слишком велики, то разве ваш император за это вас похвалит?

– Пусть сановник Ма Лунбяо поручится за тебя! – сказал через переводчика Клодт.

– Братец Цянь, я понимаю, что ты имеешь в виду, – протянул сильно встревоженный Ма Лунбяо, – на случай, если этот коварный народ…

– Сановник Ма, у меня половина шансов на успех, – торжественно заявил уездный, – я не хочу смотреть, как цветущий город моего родного уезда ровняют с землей, и тем более не желаю я видеть, как убивают его невинных жителей.

– Если ваше превосходительство сумеет в одиночку склонить Сунь Бина к признанию поражения и предотвратить бессмысленные потери правительственных войск, а также сохранить невинные жизни простого народа, – искренне воскликнул Ма Лунбяо, – то я непременно буду просить перед его превосходительством Юанем о повышении или награде!