Смерть пахнет сандалом

22
18
20
22
24
26
28
30

– Сунь Бин. – Уездный ослабил хватку и продолжал уже сравнительно дружелюбно: – Скажу тебе по правде, немцы уже собираются арестовать твою дочь Мэйнян, если ты не вернешь им людей, они повесят Мэйнян на башне городских ворот!

– Пускай вешают, если хотят, – заявил Сунь Бин. – Выданная замуж дочь что пролитая вода, мне за ней уже не уследить!

– Сунь Бин, Мэйнян – твоя единственная дочь, не забывай, скольким ты ей в жизни обязан, если не отдашь немцев, то сегодня уведу тебя с собой! – И схватив Сунь Бина за руку, уездный вывел его из-под навеса.

Под гул голосов к уездному и Сунь Бину со дна высохшего русла черной тучей надвигались несколько сотен мужчин с намалеванными красным лицами под руководством пары человек в театральных костюмах и гриме. Толпа мгновенно окружила Цянь Дина и Сунь Бина. В центр одним махом выскочил старший наставник в повязке из тигровой шкуры с намалеванной на лице мордой обезьяны и железным жезлом в руках. Им условный Сунь Укун ткнул в голову уездного и с явным акцентом приезжего осведомился:

– Откуда взялась такая дерзкая нечисть, что смеет притеснять нашего командующего?

– Уездный начальник Гаоми, приехал с требованием выдать немецких заложников и заодно арестовать Сунь Бина!

– Какой еще уездный начальник! Ясное дело, нечисть, принявшая человеческий облик. А ну, молодцы, развейте его колдовские чары!

Уездный не успел никак отреагировать, а его уже облили сзади собачьей кровью. Голову и лицо сразу накрыло красным. А затем его всего еще окатили жидким навозом. Цянь Дин по жизни всегда был чистюлей, никогда его так не поливали грязью. Казалось, внутренности и желудок переворачиваются, хотелось лишь согнуться в приступе тошноты, и он выпустил Сунь Бина.

– Сунь Бин, завтра в полдень за северными воротами уездного города ты должен передать мне заложников, иначе твою дочь ждет большая беда. – Уездный попытался вытереть лицо, в результате навоз и грязная кровь попали ему в глаза, но даже в столь незавидном положении он оставался непреклонен: – Не пропускай мои слова мимо ушей.

– Прикончить его! Прибить этого сукина сына чиновника! – хором выкрикивала толпа.

– Земляки, я же для вашего блага стараюсь! – искренне возопил уездный. – Завтра срочно доставьте заложников, а потом делайте, что хотите, только не слушайте Сунь Бина и не безобразничайте! – Потом он с изрядной иронией обратился к стоявшим перед ним братьям-наставникам: – Вот вы двое! Я помню давешний строгий приказ его превосходительства Юаня истребить всех ихэтуаней до единого без всякого попустительства. Вы явно приехали издалека, а значит, вы как бы в гостях у нас. Я как имеющий все полномочия предоставляю вам путь спасения: немедленно покидайте эти места, а то прибудет провинциальное войско, от него вы уж точно не скроетесь!

Двое братьев-наставников, наряженных как Сунь Укун и Чжу Бацзе, опешили, а воспользовавшийся этим уездный громко продолжал:

– Сунь Бин, речь идет о жизни твоей дочери, если не хочешь нарушать договоренность, то завтра в полдень жду тебя за северными воротами уездного города у моста через реку Саньли! – Затем Цянь Дин вырвался из толпы и стремительно зашагал к улице. Носильщики в суматохе взялись за ручки паланкина и рысью последовали за ним. Уездный услышал, как ряженый Сунь Укун не очень чисто затянул на мотив маоцян:

– Кулак справедливости, что ниспослан свыше! Перебей чертей заморских, защити наш край родной! Кулак согласия, твои чары сильны, ни ружья, ни пики нам не страшны…

Выйдя из поселка, уездный понесся во всю прыть, носильщики и солдаты толпой устремились за ним. Они чувствовали разносившуюся от него страшную вонь, видели, что он измазан красно-желтым, но смеяться не смели, и плакать не плакали, и спросить не осмеливались, лишь бежали вплотную за ним. Добежав до моста через Масан, уездный сиганул в воду, только брызги разлетелись в разные стороны.

– Ваше превосходительство! – вместе воскликнули Чуньшэн и Лю Пу.

Они решили, что он прыгнул в реку, чтобы покончить жизнь самоубийством, торопливо выбежали на берег и собирались броситься в воду спасать его, но увидели, что голова начальника уже показалась над водой. Шел четвертый по лунному календарю месяц, было еще холодно, от синеватой воды в реке веяло стужей. Уездный скинул одежду, оставив ее отмокать, потом снял и шапку, чтобы отмыть.

Завершив омовение, измученный уездный с помощью свиты выбрался на берег. Он весь дрожал и корчился от холода. Накинув куртку Чуньшэна и натянув штаны Лю Пу, он забрался в паланкин. Чуньшэн положил одежду уездного на верх паланкина. Шапку начальника Лю Пу повесил на шест, носильщики спешно подняли паланкин, уездное воинство потянулось следом, так они и вернулись в уездный город. Сидя в паланкине, уездный подумал: «Проклятье, на злодея какого-то в театре похож!»

3

То, что немцы арестовали Сунь Мэйнян и посадили ее в тюрьму, на самом деле уездный придумал спонтанно или в душе предвидел как возможное действие немцев, если Сунь Бин будет и дальше удерживать заложников. Цянь Дин с несколькими приближенными прибыл на встречу с генерал-губернатором Цзяоао Клодтом, который тоже был в сопровождении некоторого числа людей, в условленном месте на севере города у моста через реку Саньли. Клодту уездный ничего не сказал об обмене заложниками, сообщил лишь, что Сунь Бин образумился и согласился на передачу. Услышав это, Клодт очень обрадовался и через переводчика сообщил уездному, что если заложники будут успешно возвращены, то он лично будет ходатайствовать перед его превосходительством Юанем о награждении уездного. Цянь Дин горько усмехнулся и в душе оставался как на иголках. Накануне Сунь Бин выражался крайне неопределенно, и уездный подозревал, что это не предвещало трем немцам ничего хорошего. Цянь Дин доверился судьбе, поэтому ничего не сказал про Сунь Мэйнян никому, в том числе Чуньшэну и Лю Пу, а лишь велел им приготовить небольшой паланкин с парой носильщиков и положить в него большой валун.