– Наставник, ученику даже жизни не жалко, зачем мне эта пара зубов?
– Молодец, Сяо Шаньцзы, недаром ты – мой ученик! – растроганно воскликнул Чжу Восьмой. Двумя руками он встряхнул мешок со светлячками, которые слой за слоем, словно дымка, озарили своим слабым светом его грудь и косматую седую бороду.
– Наставник, – сказал, щелкая ногтем себе по зубам, Сяо Шаньцзы. – Заныли уже зубки, вели подавать вино и мясо!
Двое маленьких нищих торопливо принесли из-за спины Чжу Восьмого жареную курицу, завернутую в свежий лист лотоса, и кувшин выдержанного рисового вина. Еще до того, как лотосовый лист развернули, я почувствовала аромат курицы, а приятный запах вина услышала еще до того, как открыли кувшин. Запахи эти непохожи, но смешиваясь, они привносят с собой насыщенную атмосферу грядущего Праздника Середины осени. Сквозь щель в воротах храма в нашу обитель ворвался лунный свет, и в этом лунном свете чья-то рука развязала измазанный маслом лист лотоса, в этом лунном свете замерцала золотистая курятина, в этом лунном свете чья-то черная рука поставила рядом с курицей пару неглубоких черных чашек с цветной лазурью, в этом лунном свете Чжу Восьмой запихнул светлячков с руки в переметную суму на поясе, похлопал зелеными руками – я заметила, какие у него длинные и ловкие пальцы, каждый как маленький человечек, владеющий даром слова, – и пару раз подвинулся, пока не оказался напротив Сяо Шаньцзы, который собрался в тюрьму, чтобы заменить моего отца. Чжу Восьмой налил чашку вина и поставил перед Сяо Шаньцзы. Тот торопливо принял вино и будто бы смущенно сказал:
– Наставник, как можно, чтобы вы, почтенный, наливали недостойному?
Чжу Восьмой налил вина и себе, чокнулся с Сяо Шаньцзы. Раздался звонкий звук, полетели редкие брызги вина. Мужчины взглянули друг на друга, в их глазах словно заплясали яркие звездочки. Будто зачеркало кресало по кремню. Губы обоих задрожали. Мужчины вроде и хотели что-то сказать друг другу, но так ничего и не вымолвили, а потому задрали головы и с бульканьем выпили. Отставив чашку, Чжу Восьмой собственноручно отодрал куриную ногу с куском кожи и передал ее Сяо Шаньцзы. Тот принял ножку, вроде бы хотел что-то заметить, но так ничего и не сказал, а потом рот у него уже был забит курятиной. Я смотрела, как он перекатывает мясо во рту пару раз, а потом проглатывает, словно вниз по горлу спускается засевшая там мышь. По правде, хотелось вернуться домой и приготовить для смельчака собачью ногу, но на то нужно было время, которого у меня уже не было. На приготовление собачьей ноги нужны один день и одна ночь, иначе вкус будет не тот. Я смотрела, как Сяо Шаньцзы умял большие куски мяса с ножки и принялся обгрызать сухожилия, словно желая показать мне и толпе нищих свои прекрасные зубы. Сяо Шаньцзы скалил выдающиеся резцы, как это делает белка, сидящая на сосне и грызущая семечки. Зубы у него были желтоватые, но крепкие. После сухожилий он с хрустом стал грызть саму кость. Я не видела, чтобы он что-то выплевывал, разжеванные кости он проглатывал. Бедолага, знай я раньше, что ты сегодня будешь жертвовать собой, идя на смерть вместо моего отца, давно пригласила бы вас в наш дом и устроила бы вам настоящий пир на весь мир, чтобы вы поели по-людски. Но, к сожалению, на свете нет людей, которые бы обладали даром предвидения того, что может произойти с ними. Когда Сяо Шаньцзы догрыз куриную ногу, Чжу Восьмой положил перед ним еще одну. Сяо Шаньцзы поднял руки перед собой, поклонился ему малым поклоном и торжественно заявил:
– Благодарю наставника за представленную недостойному возможность проявить себя!
Потом он нащупал позади себя половинку кирпича и вдарил себе по губам, слышно было лишь глухое чмоканье. На землю выпал зуб, закапала кровь.
Пораженная толпа безмолвно смотрела на это зрелище, переводя взгляды с окровавленного рта Сяо Шаньцзы на хмурое лицо Чжу Восьмого. Чжу Восьмой подцепил указательным пальцем выпавший зуб и поднял глаза на Семерочку Хоу:
– И все же, сколько зубов потерял Сунь Бин?
– Почтенный тюремщик сказал, что два.
– Ты точно так слышал?
– Точно так, Восьмой господин.
– Дело дрянь. – Чжу Восьмой озадаченно посмотрел на Сяо Шаньцзы. – У наставника язык не повернется велеть тебе сделать это еще раз…
– Не переживайте, наставник, ну ударил раз, ударю и два, – пробормотал Сяо Шаньцзы, сплюнув кровью, и взялся за еще за один кирпич.
– Не спеши… – строго начал Чжу Восьмой.
Но Сяо Шаньцзы уже ударил кирпичом по губам.
Откинув его, Сяо Шаньцзы опустил голову и выплюнул два зуба.
Глядя на образовавшуюся большую щербину во рту Сяо Шаньцзы, Чжу Восьмой рассердился:
– Вот ублюдок! Сказал же: не спеши, не спеши! А ты поспешил, вот на этот раз и выбил, мать твою, на один зуб больше! Выбил больше, чем надо, и что теперь?