Хлоп-хлоп-хлоп…
Сандаловый колышек уже вошел почти наполовину. Мяу. Ароматный запах сандала… Мяу… До этого времени мой тесть еще не голосил. На лице отца светило полное уважение к претерпевающему казнь. Потому что перед началом казни мы с отцом продумывали все, что может приключиться. Больше всего отец переживал по поводу всевозможных громких воплей и завываний, отчего я – впервые участвующий в казни юнец – мог бы задрожать от страха, заученные движения пойдут не так, колышек зайдет на недопустимую глубину, и я поврежу тестю внутренности. Отец даже приготовил для меня пару затычек, чтобы, случись такое, он мог бы заткнуть мне уши. Но тесть пока звуков не издавал, хотя его дыхание было громче и тяжелее, чем у черного быка, который тащит плуг. Но орать он не орал, слезы не проливал и прощения не просил.
Хлоп-хлоп-хлоп…
Я заметил, что у отца тоже катятся капли пота, а отец ведь человек непотливый. Мяу… Державшая колышек рука, похоже, дрогнула, в глазах отца случилась какая-то паника. Видя такое состояние отца, я тоже пришел в замешательство. Мяу, вообще-то мы ничуть не надеялись, что Сунь Бин сожмет зубы и не произнесет ни слова. Имея дело со свиньями, мы уже привыкли к воплям. Я резал свиней больше десяти лет, и за это время мне попалась лишь одна немая свинья и барахталась она так, что у меня руки и ноги отваливались, потом более десяти ночей кряду снились кошмары, в которых та свинья презрительно посмеивалась надо мной. Так что прошу вас, тесть, кричите! Мяу-мяу, а от него ни звука… У меня вдруг обмякли кисти, чуть закачались ноги, отяжелела голова, зарябило в глазах, в них стал затекать пот. Отвратительно пахло петушиной кровью. Голова отца превратилась в голову барса, красивые маленькие ручки покрылись черной шерстью. Тело тестя тоже покрылось черной шерстью, поднимающаяся и опускающаяся голова стала головой огромного медведя. Тело тестя стало значительно больше, силы в нем тоже намного прибавилось, веревки истончились и стали ломкими, казалось, что они в любой момент могут лопнуть. Моя рука потеряла уверенность. Я промахнулся и попал прямо по лапам отца. Отец охнул и опустил руку. Я еще раз промахнулся, на этот раз вдарил еще сильнее, и колышек в руках отца потерял равновесие, задрался вверх, и явно вошел не туда, куда нужно, пробив внутренности Сунь Бина. По колышку хлынула струя крови. Сунь Бин вдруг издал пронзительный вопль. Мяу-мяу, отвратительнее, чем у всех заколотых мной свиньей. У отца из глаз искры посыпались.
– Осторожнее! – негромко проговорил он.
Подняв рукав, я вытер лицо и тяжело перевел дух. На фоне вопля Сунь Бина, который становился все выше и пронзительнее, вернулось спокойствие, кисти окрепли, ноги встали твердо, исчезла тяжесть в голове, в глазах уже не рябило. Мяу… Лицо отца приобрело прежний облик. Голова тестя тоже перестала быть головой медведя. Я с воодушевлением продолжал наносить точные удары колотушкой.
Бам-бам-бам…
Вопль Сунь Бина звучал безостановочно, в нем тонули все звуки вокруг. Колышек восстановил равновесие и, направляемый отцом,
Из тела тестя вырывался будоражащий воображение звук, словно у него внутри засела стая котов в любовном томлении. От этого звука я не знал, что и думать, может, уши мои уже подвели меня. Странно, странно, очень странно будет, если у тестя в животе – коты. Я почувствовал, что опять отвлекаюсь, но в этот решающий момент меня успокоил и ободрил отец. Когда Сунь Бин особенно жутко возопил, усмешка на лице отца заставляла ощущать сердечную близость с родителем. Смеялись и глаза, и брови отца. Глаза у него сузились до щелочек. Будто он проводил не самую жестокую казнь в Поднебесной, а, покуривая кальян, слушал театральное представление, мяу-мяу…
В конце концов сандаловый колышек вышел у Сунь Бина из плеча, в том месте у него сразу выпятилась одежда. Отец с самого начала рассчитывал, что колышек выйдет у Сунь Бина изо рта, но, рассудив, что тот всю жизнь любил петь, а вышедший изо рта колышек не позволит ему это делать, направил колышек так, что он вышел из плеча. Я отложил киянку, взял ножик и прорезал тестю одежду на плече. Отец знаком велел мне бить дальше. Взяв киянку, я ударил еше с десяток раз, мяу-мяу, и сандаловый колышек более-менее равномерно пронизал тело Сунь Бина. Сунь Бин еще орал благим матом, ничуть не с меньшей, а возможно даже с большей силой. Отец тщательно осмотрел места входа и выхода колышка. По колышку стекала кровь. По лицу отца разлилось удовлетворение. Я услышал, как он протяжно вздохнул, и по его примеру тоже испустил протяжный вздох.
9
Под руководством отца четверо управских стражников сняли с верстака сосновую доску с тестем и осторожно положили ее на открытый помост, который был выше всех крыш в уездном городе. Одной стороной помост плотно примыкал к навесу, из изначальной необструганной доски получалась длинная дорожка, забраться по которой ничего не стоило, но с четверых дюжих стражников просто лил пот, и они один за другим протопали по ней, оставляя мокрые следы. Сунь Бин был крепко привязан к доске. Он продолжал вопить, но хрипло, сил его легких уже не хватало на крики. Мы с отцом забрались на помост вслед за стражниками. Наверху помоста была выстелена из широких досок ровная площадка, от которой веяло ароматом сосновой смолы. В самом центре площадки возвышался толстый сосновый ствол, чуть ниже вершины был прибит белый брус длиной три
Стражники осторожно положили Сунь Бина, потом отошли в сторону и стали ждать распоряжений. Отец велел мне взять ножик и перерезать стягивавшие тело Сунь Бина веревки, и как только я это сделал, тело тестя сразу свободно повисло. Руки и ноги неистово задергались, а вот туловище, скрепленное сандаловым колышком, не шевелилось. Чтобы сохранить ему силы и чтобы он своими резкими движениями не нанес вреда внутренним органам, под руководством отца и с моим участием четверо стражников подняли Сунь Бина, засунули его ноги в черную деревянную колоду, а руки привязали к поперечине белого цвета. Так он и встал на ровной площадке. Свободной оставалась у него лишь голова, изо рта которой раздавались громкие проклятия:
– Клодт, твою бабушку! Юань Шикай, твою бабушку! Цянь Дин, твою бабушку! Чжао Цзя, твою бабушку! Ай…
ebooksa