Сорок одна хлопушка

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я не мясной мальчик, я – мясной бог, я – мясной святой, – заявил сорванец, елозя попой по статуе Ма Туна. И тут размякшая от годов и непогоды спина Ма Туна обрушилась. Мальчик в испуге соскользнул с неё и закричал: – Спина лошади сломалась!

– Не только спина лошади должна была сломаться, – задрав голову, сказала актриса, – вскоре обрушится весь этот храм, хорошо бы, если только мы не станем мясной начинкой.

Её успокоил седобородый:

– Не волнуйтесь, барышня, вас защитит бог мяса, вы же его мать!

Торопливо вбежал худрук, таща ветхий стул:

– Мясной мальчик, готовься к выходу! – и поставил стул позади актрисы: – Извините, душечка Дун, садитесь, пожалуйста.

Мясной мальчик похлопал себя по заду, отряхнул руки от грязи, выскочил из храма, забрался на сколоченную из досок сцену и пробежался по ней. Гонги и барабаны резко умолкли, хуцинь и флейта исполнили интерлюдию. Мясной мальчик начал, растягивая последний слог при переходе от речитатива к пению:

– Чтобы спасти матушку, я хлопотал день и ночь… – Когда пение закончилось, в центр сцены уже сбежались люди. Через широкую щель в убогом занавесе над сценой я без труда мог видеть кульбиты, которые он выполнял под грохот литавр и барабанов, зрители под сценой встречали эти кульбиты одобрительными криками. – Я преодолел горы и реки, спящие в глубоком сне селения – направляясь в город, чтобы встретиться с чудо-врачом Яном, который выпишет рецепт для моей матушки – лекарство по этому рецепту воистину чудодейственное: в нём есть и кротоновое семя, и дикий имбирь, и бычий дезоар, – пошёл в аптеку и, высоко подняв руку, вручил рецепт – составитель лекарства потребовал с меня два серебряных доллара – в моей семье давно уже не было ни одной медной монетки, – чем обратил меня, такого исполненного почтения к родителям сына, в безысходное горе… – После этого мясной мальчик стал кататься повсюду, изображая это безысходное горе.

Среди грохота гонгов и медных тарелок я ощутил, будто сливаюсь с этим мясным мальчиком воедино. Какое отношение имеет история этого поедателя мяса Ло Сяотуна ко мне, сидящему рядом с мудрейшим? Похоже, это история какого-то другого мальчика, а моя история как раз сейчас разыгрывается на сцене. Чтобы изготовить для матери лекарство, мясной мальчик находит старуху-посредницу, которая занимается торговлей детьми, и предлагает ей купить самого себя. Появившись на сцене, старуха вносит нотку юмористического настроя, говорит всё в рифму:

– Я – посредница-торговка, величают меня Ван, с моим ловким языком мне повсюду нипочём. В уток кур заговорю, рот осла на зад коня устрою. Мертвец у меня по улице побежит, а живой перед Ло-ваном задрожит… – Старуха продолжает болтать без умолку, когда на сцене появляется совершенно обнажённая женщина с распущенными волосами, она карабкается на неё, цепляясь за одну из стоек, и делает сальто. Публика внизу сцены тут же загалдела, в небо понеслись возбуждённые выкрики «Браво!» Я удивлённо воскликнул:

– Мудрейший! – Я ясно разглядел лицо этой обнажённой сумасшедшей – ах, да это кинозвезда былых времён Хуан Фэйюнь! Как только она появилась на сцене, мясной мальчик и старуха отступили в сторону. Не обращая внимания на окружающих, Хуан Фэйюнь сделала несколько кругов по сцене, потом её взгляд привлёк стоявший сбоку от сцены бог мяса. Она остановилась перед статуей, вытянув пальцы, будто прощупывая, ткнула его в грудь, потом угрожающе как бы натянула лук слева и справа и похлопала по ушам божества. Статуя бога была очень большая, ей пришлось подпрыгивать, и она дотянулась ладонями лишь до его щёк. На сцену забрались несколько мужчин, которые, похоже, хотели схватить её. Но тело её было очень скользкое, и она легко вырвалась от них. На сцену вскарабкались ещё несколько мужчин, и на лице каждого гуляла злокозненная ухмылка. Взявшись за руки, они образовали стену и стали приближаться к ней. С презрительной усмешкой она медленно отступала. Отступала, отступала… «Перестаньте теснить её, сволочи!» – услышал я громовое рычание своего сердца, однако печального события уже было не избежать. Хуан Фэйюнь упала навзничь со сцены, и там с ужасом ахнули. Через миг я услышал женский голос – это испуганно воскликнула студентка мединститута Тяньгуа:

– Она мертва! Скоты этакие, зачем вы её теснили?!

Мудрейший… Сердце разрывала ужасная боль, из глаз хлынули слёзы. Я почувствовал, как холодная рука гладит меня по голове, и через застилавшие глаза слёзы увидел, что это рука мудрейшего, лицо у него было печальное, он уже этого не скрывал, и из его рта вылетел слабый вздох. Я услышал его голос:

– Рассказывай свою историю, дитя моё, я слушаю.

* * *

Мать умерла. Отца арестовали. Разбиравшийся в законах дядюшка Хань сказал, что преступление отца очень тяжёлое, самым лёгким будет смертный приговор с отсрочкой, в худшем случае его ждёт расстрел. Мы с сестрёнкой остались настоящими сиротами.

Мудрейший, я никогда не забуду день, когда отца арестовали. Это случилось ровно десять лет назад. Накануне ночью прошёл сильный дождь, утром, как и сегодня, было влажно и душно, так же палило солнце. В девять часов под вой сирены в деревню въехала полицейская машина из города, и множество людей выбежали поглазеть. Машина остановилась у деревенской управы, и присланные из городка сотрудники народной полиции, почтенный Ван и У Цзиньху, вывели оттуда под конвоем отца. У Цзиньху снял с отца присланные из городка наручники, а полицейский из города надел ему на руки свои.

Мы с сестрёнкой стояли на обочине и смотрели на опухшее лицо отца и на поседевшие за ночь волосы. Никакого страдания я в душе не чувствовал, но слёзы так и текли. Отец кивнул нам с сестрёнкой, чтобы мы подошли. Мы нерешительно двинулись вперёд и в нескольких шагах от него остановились. Отец чуть поднял руку, словно хотел погладить нас, но так и не сделал этого. Блестящие наручники у него на руках сверкнули, и у меня запестрело в глазах. Отец тихо проговорил:

– Сяотун, Цзяоцзяо, папа тут глупость сотворил… Если будет трудно, ступайте к Лао Ланю, он позаботится о вас.

Я засомневался, не случилось ли у меня что со слухом, глянув туда, куда двумя руками указывал отец: там на обочине стоял Лао Лань, руки по швам, с заспанными пьяными глазами. Недавно побритая лысая голова – в рытвинах. Сбритая щетина открывала истинную линию подбородка. Порванное ухо смотрелось ещё более уродливым и жалким.

Полицейская машина была уже далеко, зеваки на обочине постепенно расходились. Покачиваясь, Лао Лань дошёл до нас с сестрёнкой и с мрачным видом проговорил: