– Успокойтесь, мой друг! Я уверен, что напускная легкомысленность Бале – часть его образа! Маска, если угодно! Точно также его воспринимают и японцы – может, именно поэтому они и позволяют ему немного больше, чем прочим аккредитованным в Токио журналистам. У Франсуа – тонкий ум и редкостная наблюдательность! Я вижу у вас в руке набросок вашего портрета – это он нарисовал в кармане, не вынимая руки? Попробуйте повторить на досуге его опыт – убежден, что вас ждет полное фиаско! Впрочем, к делу: вы, надеюсь, сговорились?
Павлов пожал плечами:
– Через пару дней посмотрим…
Получив через два дня, как француз и обещал, четыре донесения по интересующим штабистов главнокомандующего сухопутными силами на Дальнем Востоке Куропаткина и морского главкома наместника Алексеева, Павлов, не колеблясь, выплатил Бале заявленную сумму, решив про себя непременно поставить в ближайшем православном храме свечку в ознаменование и благодарность Господу на такую находку.
Корреспондент Фигаро и впрямь оказался находкой для посла-резидента. Владея несколькими диалектами японского языка, он был послан редакцией на Дальний Восток еще до начавшейся войны с Россией, и стал своим человеком в самых обширных военных, правительственных и финансово-промышленных кругах. К тому же удостоверение репортера солидной газеты нейтральной страны и показное легкомыслие открывало ему порой двери кабинетов, которые наглухо были закрыты для прочей газетной братии. Франсуа Бале не любил сидеть на одном месте, и его привычка путешествовать по Японии, заглядывая в самые глухие ее уголки, была знакома всем японским чиновникам, имеющим дело с иностранными журналистами. Ему дозволяли лично осматривать места дислокации сухопутных сил, посещать верфи, где строились или ремонтировались военные корабли. Только летом и осенью 1904 года, выполняя «заказы» Павлова, он побывал в десятке больших и малых городов севера и юга Японских островов, посетил добрый десяток наглухо закрытых для гражданской публики гарнизонов.
Видя легкость, с которой этот доброжелательный и чудаковатый гэйдзин[88] получал в токийских штабах разрешения на посещение военных городков, офицеры местных гарнизонов охотно поясняли особенности формирования новых и резервных запасных частей, мобилизационные планы и ход призыва резервистов, делились планами обучения и вооружения. Визиты в госпитали давали Франсуа Бале возможность судить о потерях японской армии.
Из недомолвок штабного начальства и особенностей формирования японских частей Бале ухитрялся делать верные выводы о времени и точках отправки воинских контингентов (Маньчжурия или Корея). Возвращаясь после таких поездок в Токио, он вновь посещал кабинеты высокопоставленных чинов японской армии, выражая им свое восхищение или недоумение увиденным – и получал, как правило, снисходительные, но верные уточнения. Там же Бале получал информацию о новых назначениях и взаимоотношениях в японском руководстве, о настроениях в штабах. Более всего поразили Павлова добытые французом данные о минных заграждениях в Кобе, Сасебо и Нагасаки, о состоянии береговой обороны Токийского залива и прочих японских заливов и бухт, о дислокации и поименных планах перемещения японских боевых кораблей.
Надо сказать, что столь подробная информация вызывала недоверие в русских штабах, подпитываемое теми чинами, которые и были призваны обеспечивать армию подобными сведениями. Обидно, но порой подробные донесения Бале просто ложились под сукно, как «плоды буйной фантазии французского писаки» – ибо, по мнению завистников, добыть такие сведения «обыкновенному репортеришке» было просто не под силу.
К счастью, Бале так никогда и не узнал об этом…
Эрудиция французского журналиста позволяла ему неплохо разбираться в вопросах экономики и финансового положения Японии. Сведения об этом он получил в банковских структурах, японском МИДе и прочих министерствах страны.
Одним из первых из европейских и американских журналистов, специализирующихся на Японии, Франсуа Бале обратил внимание на несоответствие бодрых заявлений токийских властей реальной обстановке в стране. Занявшись этим вопросом вплотную, корреспондент «Фигаро» выяснил, что маньчжурская авантюра едва ли не изначально была для Японии не по зубам в экономическом смысле. Военные расходы Японии, составляющие по самым грубым прикидкам, не менее миллиона иен в день, были для страны непосильны. Японию лихорадило – в прямом смысле этого слова.
Командировки француза по стране позволили выявить начинающееся всеобщее разорение. Все фабрики и заводы страны – кроме работающих на военных, да еще производство шелка, чая и очистки риса – были остановлены.
Бале сообщал о причинах особого недовольства японцев – нескончаемых мобилизациях, повышении призывного возраста, затруднениях правительства со сбором налогов. Страна, бывшая некогда примером законопослушания населения, медленно, но верно скатывалась в пучину акций неповиновения властям, а то и прямого сопротивления. Протест населения принимал самые различные формы – от отказов садить рис и прочие сельскохозяйственные культуры – до прямого дезертирства и бандитизма. Даже в Токио, не говоря уже о провинциях, появились вооруженные шайки, грабившие население и даже нападавшие на иностранцев.
Фантастичная легкость, с которой Бале добывал самые разнообразные сведения, начинала все больше беспокоить русские штабы и Министерство иностранных дел. Недоверие к французскому журналисту распространилось отчасти и на Александра Ивановича Павлова: не раз и не два доброжелатели передавали ему о сомнениях не только в достоверности получаемой им информации, но и целесообразности ее оплаты, которая многим казалась непомерно высокой.
От Павлова требовали расписок агентов и даже – подтверждений японских официальных лиц тем или иным сообщениям. Не будучи профессиональным разведчиком, Павлов интуитивно чувствовал, что подобного рода «отчетность» до добра не доводит. И всеми мерами пытался сузить круг посвященных в дела его агентуры лиц.
Не стоит думать, что Франсуа Бале был единственным «счастливым билетом» вытянутым дипломатом Павловым. У Александра Ивановича еще до конца 1904 года появился целый круг секретных сотрудников, поставлявших камергеру информацию. Среди полутора десятков агентов стоит упомянуть французского посла в Сеуле виконта де Фонтене, посетившего Японию проездом в Европу, бывшего переводчика сеульской миссии Матвея Кима. Окрещенный в православие кореец по просьбе Павлова стал его резидентом в Корее. Матвей и сам проводил «полевую разведку» на реке Ялу, в местах дислокации японских войск, и привлек к разведочным действиям в пользу России агентов императора Кореи – с ним у Павлова, как мы помним, были особо доверительные отношения.
«Разовые» агенты были посылаемы шанхайским резидентом по следам замаскированных японских офицеров на Формозу и в Батавию[89]. И почти все они выполнили свое предназначение и по мере сил и возможностей приносили нужные данные и пресекали действия японских шпионов и диверсантов.
Время подтвердило правоту и осторожность Павлова: оставившая в марте 1905 года Мукден армия Куропаткина в спешке бросила многочисленные штабные документы, в числе которых были и списки русской агентуры, и сведения о немногочисленных «помощниках» Шанхайской резидентуры. Документы, естественно, попали в руки японцев, и это нанесло секретной службе Павлова невосполнимый удар. Опасаясь за жизнь своих агентов, он был вынужден отозвать их из Японии. Был в числе прочих отозван и Бале. Не скрыв от своего лучшего агента горькой правды, Павлов рекомендовал ему как можно быстрее покинуть Дальний Восток.
Японская контрразведка в конце концов вычислила результативного шанхайского резидента, работавшего в интересах России. Его пытались перевербовать, физически устранить, а когда это не удалось, 2-й отдел Японского генштаба предпринял меры по дискредитации результатов самоотверженной работы Павлова. И это японской разведке вполне удалось – хотя реальной пользы, разумеется, не принесло…
Глава тринадцатая
ebooksa