В любви и боли. Противостояние. Том второй

22
18
20
22
24
26
28
30

Часовая стрелка на Новард Миллер временно застыла на цифре 2. Значит, уже вторая половина дня, но никак не ночи. И едва ли я мог проспать больше суток, хотя мочевой резал так, будто я не облегчался как минимум дня три. При чем это было одним из самых убойных ощущений — подыхать от сильнейшего сушняка и желания срочно помочиться.

— Как самочувствие? — у меня даже не срабатывает ответной реакции резкого испуга на неожиданный голос за правым плечом. Просто поворачиваю лицо, не поднимая с подушки головы, уже зная наперед, кого увижу в углу комнаты, в угловом кресле между окном и дверью выхода из спальни.

— Голова не сильно кружится? Не тошнит? — Алекс только опустил на бедро вытянутых на пуфике ног какую-то книгу раскрытыми страницами вниз, которую возможно читал до этого в ожидании моего долгожданного пробуждения.

Не знаю, чем меня задело или резануло по ощетинившейся холке царапающими иглами конвульсивного озноба: книга в руках Рейнольдза или его невозмутимый вид стопроцентного хозяина положения. Разве что он действительно был хозяином и не только этого исторического особняка.

— Относительно сносно… — странно, но голос вроде не пропал, хотя и сел до сиплой хрипоты. — Правда, не знаю, чем вы меня напичкали. В голове шумит, как после тяжелого бодуна.

— Главное, чтоб не до рвоты. Но тебе вроде как не привыкать.

Поразительно. Лекс продолжает шутить и иронизировать в свойственной ему манере, не смотря на последние события, как будто ничего такого за последние сутки (я все-таки надеюсь, что за сутки, а не за двое) не произошло.

— Почему я здесь, а не в подвале. — попытка слегка привстать на локти и подтянуться-отсесть немного назад к подушкам закончилась резким приступом дикого головокружения и подступившей за ним к горлу той самой отвратной тошноты.

Бл**ь, пришлось упасть затылком опять на подушку, уставиться в потолок помутневшим взглядом, бросив остатки сил на восстановление глубокого ровного дыхания и балансирующее между реальностью и сгущающимся мраком подрезанное сознание. Может лучше было все-таки провалиться в эту тьму еще на несколько часов?

— Как раз из-за этого. Дыши, Дэн, глубже и размеренно. У тебя сильное нервное (и физическое, кстати, тоже) истощение. Я должен был еще пару недель назад все это прекратить и перевести тебя в нормальные условия проживания.

— Опять станешь еб**ь мне мозг, что это не мое и что мы впустую потратили столько времени, вместо того, чтобы сразу сунуть мне в руки кнут и отправить в глубокое плаванье по тематическим клубам?

— Да, Дэн. Опять и снова, — Алекс неожиданно поддается корпусом вперед, опуская ноги на пол, откладывая книгу на пуфик, и облокачивается изгибами локтей о колени в изящной манере всезнающего и всевидящего психоаналитика.

Держать и особенно сейчас давление его прямого взгляда становится ощутимо тяжело, даже не смотря на подступающие симптомы возвращающейся ярости. Понимаю, что не смогу продержаться и минуты… я слишком много потратил сил на то, что боролся целый месяц не с теми демонами.

— И как раз эти недели это и показали, — он что, решил озвучить вслух часть моих мыслей? — В тебе и близкого никогда и ничего не было от мазохиста. И я не пойму, почему ты так боишься признаться в своей темной стороне. Да большая часть прожитой тобою жизни прошла на ее территории. Даже напиваясь сознательно в стельку, ты просто-напросто пытался ослабить в себе поводья и дать ей выйти на волю. Это не обычная тяга к поискам приключений на пятую точку, Дэн, ты с самого детства искал способы выпустить из себя этих демонов, хотя и знал, что они от тебя никогда не отстанут. Вспомни, когда ты по пьяни влезал в драки или сам их провоцировал, что ты делал? Подставлял под удары щеки или бил сам? Делал все возможное, чтобы никому не удалось тебя задеть? ТЫ вел эти бои без правил и устанавливал СВОЙ темп нанесения ударов, отмеряя допустимую норму увечий для твоих счастливчиков. Скажи, только честно, ты позволил хотя бы одному из прошлых соперников сломать себе нос, ребро или руку? Лично я не припомню ни одного такого случая. А вот скольких ты отправил в травматологию с тяжелыми увечьями и переломами — тут даже я не рискну подбить приблизительные цифры. Наверное, твои подсознательные бесы знают, что тебе на самом деле нужно куда лучше, тем ты сам.

Закрыть глаза, отключить слух, все воспоминания и связанные с ними чувства? Да, обычно мне всегда это удавалось, как и казалось, что Алекс ни черта обо мне знал и уж конечно не разбирался ни в моих демонах, ни в моих неизлечимых отклонениях. И я всегда был уверен, что смогу найти самое правильное объяснение всем своим нелицеприятным поступкам, ведь я никогда не отказывался от своей вины во всех из этих историях. Только на этот раз у меня почему-то ничего не получалось. Слова Лекса каким-то загадочным образом перескакивали внутренние блоки аналитического мышления и трезвого рассудка, нанося болезненные удары сразу по уязвимым точкам нервной системы и ослабленной психике. Я хотел и даже пытался сопротивляться, но… я не видел ничего, в чем был бы не прав Александр Рейнольдз.

— А в детстве? Забыл, что ты творил в школе и специнтернате для мальчиков еще до того, как твои родители подсадили тебя на успокоительное? Твоя гиперактивность буквально лезла из тебя, не зависимо от времени, места и причин. А сейчас, за эти недели. Хочешь сказать тебе нравились все выдержанные тобою телесные наказания? Или ты все-таки так стойко сносил удары совсем по иной причине, принимал их на свой счет, как за должное и заслуженное, а не потому, что оно могло остановить и заблокировать всю ту боль, которой ты жил последние годы?

— Так ты поэтому выдвинул очередную гениальную гипотезу о моем чувстве вины перед Эллис? — я все равно не мог до конца принять данное поражение, как и свыкнуться с мыслью, что мой близкий друг не брезгует ни чем, даже самым святым для кого-то.

Благими намереньями?.. Я уже не знал, было ли в его действиях, словах и поступках хоть что-то благое. Мне казалось, он попросту перешел черту, через которую не посмел бы переступить никто из нас при иных обстоятельствах. Может поэтому я и сопротивлялся в эти минуты из последних сил? Не верил, что у него теперь вообще могло хоть что-то получится? Или как раз и могло, только я этого не хотел сам?

Какой смысл притворяться и тем более сейчас, после всего, что уже произошло? Я не собирался с тобой расставаться. Ни до, ни сейчас, ни когда-либо впредь.

— И что же тебя на это натолкнуло? И какого хрена ты забрал мои фотографии? Что ты с ними сделал?.. — я запнулся сам, чувствуя, как опять приближаюсь к этой грани, к осознанию, что кто-то чужой смотрел на твои снимки… смотрел на ТЕБЯ.