Резануло по свежим ранам моментально, до раздражающего треска в костях, едва не передернув всем телом и не свев скулы от пережатых челюстей. Новой вспышкой выбивающей дозы адреналина, запредельной прокачкой крови по переработанной сердечной мышце.
Я не выдержу еще одного эмоционального удара в подобном состоянии, не сейчас, не сегодня… мне надо хоть как-то продержаться… удержаться за твои фантомные ладони, приглаживающие вспотевшие корни волос у моих висков, воспаленный лоб и взбесившееся сердце. Пожалуйста, просто будь рядом, просто успокаивай и не дай мне сорваться в эту тьму…
— Ничего я с ними не сделал, Дэн, не переживай. Неужели ты мог подумать, что я способен посягнуть на чей-то священный фетиш? Ты настолько плохо меня знаешь? — нет, Лекс впервые не иронизирует, скорее даже демонстрирует легкую обиду с неожиданным разочарованием.
— Тогда где они? — а вот мне реально по х*ю все его обиды и сожаления. Меня ломает и выкручивает лишь одним желанием, вернуть все твои фотографии. Он не имел права их трогать, так что не хрен теперь строить из себя подрезанного Брутом Юлия Цезаря. Это уже откровенное передергивание фактов.
— Там, где их никто, кроме меня не увидит… да и я не собираюсь устраивать из них слайдшоу для себя на сон грядущий каждый вечер. Успокойся. Тебе сейчас надо думать о себе, о том, до чего ты себя довел подобными экспериментами.
— Думаешь, если ты лишил меня снимков и прямого доступа-подпитки визуальной памяти, то все сразу же изменится и заиграет всеми цветами радуги безоблачного будущего моего долгожданного возрождения?
— Нет, Дэн. Как раз об этом я и не думал. Но это не значит, что они не влияют на твою психосоматическую связь с твоей главной болезнью. Ты и не собирался ее разрывать и попросту использовал меня для достижения иной цели. И это не какая-то мания или болезненная одержимость, ты реально не можешь ее отпустить, признаться наконец себе, что ты способен жить без нее и дышать в полную грудь ни смотря ни на что. Ей не за что тебя прощать, Дэн. Твоей вины в ее уходе от тебя не больше, чем ее.
Я сам не заметил, как на последних фразах Алекса задержал дыхание, как натянулись под истончившейся кожей остатки мускулов, сухожилий и перегруженных вен. Глаза, глотку, сердце перекрыло мгновенно то ли слепящей/удушающей плотной пленкой, то ли впившимися в плоть шипами колючей проволоки. Тело не обманешь, и оно не даст солгать, да? На это Лекс и рассчитывал? Увидеть снова все доказательства на лицо, мою ответную реакцию в момент моей раскрытой уязвимости? Он действительно знал, в какой момент нужно наносить удары, чтобы вызвать самую болезненную рефлексию, в этом ему во истину не было равных.
— Да с чего ты вообще это взял? Или это одна из ведущих версий-гипотез всех психоаналитиков? Когда не за что ухватиться, почему бы не использовать проверенный вариант с чувством вины? — я на самом деле надеялся соскользнуть с рентгеновского излучения сканирующих насквозь глаз Рейнольдза? Рассчитывал разубедить его своим предельно спокойным и почти ровным голосом?
— Дэн, чувство вины не просто так стоит на первом месте в списке всех психических слабостей, даже в Практике ее используют, как самое сильное и действенное орудие. Чувством вины можно так запрессовать человека, что он побоится на свет божий высунуться, не то, чтобы посмотреть кому-то в глаза. А в совокупности со страхами — это вообще самое смертельное оружие всех времен и народов. Посмотри на себя, во что ты превратился за эти дни. Потеряв доступ к выпивке, расслаблявшей часть твоего мозга, ты перекрыл себе возможность не стимулировать на трезвую голову самые опасные участки своего сознания и эмоций, когда-то попросту разрубая эту связь физически с помощью алкоголя. Но в том-то и дело, сама проблема никуда не исчезала — эффект был недолгим, а исключив из общего уравнения и его, ты, в конечном счете, открыл доступ к своему телу и психике всем своим внутренним демонам. Я даже сильно сомневаюсь, что тебе нравится собственный моральный мазохизм, иначе бы ты не дошел до такого сильнейшего истощения за такие короткие сроки.
— Так ты поэтому решил все прекратить? Выдвинуть окончательный диагноз, поставит жирную точку и послать меня на все четыре стороны? — был ли я в те секунды напуган и придавлен очередным шокирующим откровением? Было ли мне страшно до чертиков? Был ли я тогда готов сползти на пол, на колени к ногам лучшего друга и молить его не совершать этой ошибки?
Наверное, на тот момент я действительно был готов на многое, лишь бы меня не лишали прямого доступа к тебе, к самому смертельному источнику моей физической и эмоциональной боли, слившихся в одну неразрывную красную нить; ставших одним целым и неразделимым — моим персональным кислородом, соединенных в единые молекулы атомов моей любви и боли. Если у меня отберут его… отберут возможность дышать, существовать и умирать тобой…
— Дэн, ты не мазохист. И возможно даже не самоубийца, но, бл**ь, переложить в мои руки подобное право… это надо быть просто конченным эгоистом. У тебя семья, больной сын, ты обязан жить ради него, ты должен бороться за ЕГО жизнь, а не со своей. Ты не имеешь права на подобные слабости и особенно сейчас. Тебе нужна реальная и выполнимая цель на сегодня, на завтра, на самое ближайшее будущее, а не зашлакованная токсинами прошлых воспоминаний память с убивающим чувством вины за потерянную любовь. Дэн, тебе нужно ее отпустить или хотя бы избавиться от вины.
— И ты думаешь, что если все сейчас прекратишь и остановишь, то все мгновенно встанет на свои места? Лекс, я живу с этим безумием уже пять лет. Если бы от него было так легко избавиться, как ты тут красиво расписываешь, лежал бы я сейчас перед тобой, подыхая от желания обмочиться и убиться о ближайшую стену?
Слава богу, теперь нет никакой нужды притворяться и сдерживать физическую дрожь, сдерживать и скрывать тебя в своих венах… хотя нет… Я все еще хотел тебя спрятать, ни смотря ни на что, и так глубоко, чтобы больше никто и никогда не смог тебя во мне разглядеть, добраться до тебя… и даже ты сама…
— И раз ты сумел докопаться до очага моей болезни, разве ты не должен сделать все возможное, чтобы устранить его источник? Если это на самом деле непомерное чувство вины, неужели тебе не захочется помочь мне от него избавиться, вернуть меня к жизни и наполнить ее новым смыслом существования и яркими красками предстоящих побед?
— Дэн, я не дипломированный доктор и подобные вещи не лечатся односторонней Практикой, — голос Алекса все так же безупречен, ни на тон выше, ни на октаву ниже. Кажется, что он просто отморозился, и ему не позволяет меня послать на все составляющие лишь элементарное чувство врожденного такта (ну, и возможно, частично наша долгая и крепкая дружба). На самом деле, видеть Рейнольдза в подобном состоянии — это практически добраться до крайних пределов его нечеловеческого терпения.
— А бросать на полпути начатое, это в порядке вещей и особенно для тебя? И с чего ты взял, что мне может помочь дипломированный психиатр? Они с детства еб*ли мне мозг своей химической дрянью, и где я после их специализированного лечения оказался?
— Дэн, я тебе сто раз говорил, твои врожденные потребности требуют совсем иного выхода. Ты не мазохист, физическая боль для тебя не лекарство, а катализатор к твоей внутренней болезни. Ты должен не копить, а отдавать. Оно же тебя буквально убивает изнутри. А с твоей любовью, с ее потерью и чувством вины за эту потерю ты вконец еб**ешься и лучше от этого не станет никому, и особенно твоему сыну.
— Ты ведь даже и не пробовал. И с чего ты взял, что не сможешь мне помочь сейчас, когда знаешь в чем причина. Ты же видишь меня насквозь и всех моих тараканов, как никто другой. Тебе ли не знать, как с этим покончить? И не тебе решать, снимать за меня этот гребаный ошейник — это мое право выбора. А может тебе проще выбросить меня подыхать на улицу? Действительно, зачем брать на себя такую непосильную ответственность. С той девочкой ты тоже так поступишь, когда поймешь, что ей не в кайф твои методы?..