Черная невеста

Флоренс посмотрела на Бенджамина и нахмурилась. Она так делала в детстве, когда его шутки начинали казаться ей более злыми, чем им стоило быть. Бенджамин бросил короткий взгляд на Розалин, которая уселась на стуле у окна, как сторожащая комнату кошка.

– А у тебя, дорогая кузина, не было ощущения, что в этом, без сомнения, приветливом и теплом доме, – сквозь спокойствие в его голосе прокралось ехидство, – кто-то сильно недоволен чем-то, связанным с тобой? К примеру, тем, что кто-то другой уделяет тебе слишком много внимания? И я не про своего папочку, хотя и в его расчетливости кто-то, несомненно, увидит нежную заботу о любимой племяннице, освободившейся наконец от гнета монастырских стен. – Бенджамин недобро усмехнулся. – Твой добрый нрав и милое личико заставили немало сердец забиться чаще, а этого тебе не простят.

– Да, мисс Флоренс, завистников у вас точно немало, – подала вдруг голос Розалин. – У любой хорошенькой девочки они есть, а вы и красивая, и добрая, только дичитесь и не умеете себя поставить.

Улыбка Бенджамина стала почти самодовольной: вот видишь, дорогая кузина, даже эта горничная со мной согласна.

– Спасибо, Розалин, – сказал он прохладно. – Чай очень вкусный, но к нему хотелось бы сливок.

– Зачем ты гоняешь бедную Розалин туда-сюда? – спросила Флоренс, когда горничная, поклонившись, вышла.

– Потому что ей не следовало вмешиваться в наш разговор. – Бенджи взял с подноса свою чашку. – И еще потому, что Дженни – жестокая тщеславная дура, которую слишком избаловали, чтобы в ее голове завелась хоть одна мудрая мысль, но я никогда не скажу такого о ней при ком-то из прислуги. Это, знаешь ли, вопрос чести.

Флоренс посмотрела в свою чашку – сквозь красноватый чай проступал рисунок на дне: пчелиные соты и цветы, блестящая золотая краска.

Не то чтобы Флоренс понимала в искусстве флирта, но за это лето она успела посмотреть на людей вблизи и сейчас могла сделать какие-то выводы. К примеру, что Дженни влюблена, а тот, кто ей нравится и чьим вниманием она желает владеть безраздельно, несколько дней назад в этом самом доме делал вид, будто Дженни не существует. Зато существует Флоренс – тихая, усталая настолько, что не пожелала с ним говорить. И то, как лорд Дуглас выскочил за ней, когда Флоренс ушла с чаепития, Дженни ранило, а значит…

А значит, Матильда тоже вполне могла вспомнить о своем обещании и испортить Флоренс жизнь, испортив дорогое платье.

Флоренс посмотрела на кузена. Бенджамин пил чай, поза его была ленивой, взгляд – серьезным. Рассказать, что другая его сестра, спокойная, рассудительная Матильда, однажды опустилась до открытой угрозы, Флоренс не могла – так же, как не смогла рассказать об этом констеблю Гроуву. Что-то внутри не давало; казалось – открой ты рот и произнеси имя, ничего особенного, но Флоренс от одной мысли об этом чувствовала, как губы перестают ее слушаться.

– Что-то ты опять побледнела, дорогая кузина, – обеспокоенно заметил Бенджамин, и поза его перестала быть ленивой. – Пилюли с тобой?

Флоренс слабо улыбнулась и достала из кармана платья пузырек.

– Наверное, стоит поесть, – сказала она. – Но после этого… жира я и думать не могу о том, чтобы прикоснуться к еде.

В глазах Бенджамина мелькнуло сочувствие. Он покачал головой и вдруг перевел разговор совсем на другое. На погоду, которая все еще была такой замечательной, что хотелось гулять в парках, наслаждаясь сдержанным теплом и последней яркой зеленью. На книгу, которую недавно принес Флоренс: это была изящная вещица, роман в письмах, главная героиня которого пыталась выжить в строгих правилах высшего света. Пожалуй, некоторые вещи в нем были Флоренс не до конца понятны, поэтому она слушала восторженные объяснения Бенджамина внимательно. До тех пор, пока дверь не открылась и не вошла Розалин. Без сливок к чаю, но с новостями: дядя Силбер попросил позвать Флоренс к нему в кабинет.

Лицо у нее при этом было странным: испуганным, тревожным и грустным, словно Розалин в чем-то глубоко разочаровалась.

Флоренс встала, чувствуя, как подкашиваются ноги. Бенджамин тоже встал и подал ей руку.

– Провожу тебя до отцовской пыточной, – сказал он зло. – И останусь за дверью. Что бы ни случилось, Фло, я буду рядом.

Бенджамин сам открыл Флоренс дверь в кабинет лорда Силбера, но снаружи ему остаться никто не дал: там, в кабинете, были все. И леди Кессиди, и кузины, и сам дядя Оливер, и даже констебль Гроув.

– Проходи, Флоренс, – сказал дядя.