– Что?
Он кивнул.
– Классика, фолк, кантри и все такое прочее – все, что угодно, лишь бы не электронная танцевальная музыка. – Он покачал головой. – Ты просто сноб.
Не знаю почему, но когда тебя называют снобом с таким сильным английским акцентом, это звучит вдвойне обидно.
– Вовсе нет. Я… я…
– Ты – что? – подхватил юноша, и по его голосу я поняла, что он улыбается.
– Порой я просто терпеть тебя не могу, – заявила я, полностью осознавая, что веду себя, как двухлетний ребенок.
– Знаю, – согласился Кромвель, но, судя по веселому тону, ни капельки мне не верил. И действительно, если раньше Кромвель Дин вызывал во мне лишь стойкую неприязнь, то теперь начинал столь же сильно нравиться. Нет, неправда: он уже мне нравился.
И это меня ужасало.
Кромвель вырулил на дорогу, которая вела к городскому музею, и вскоре остановился на почти пустой парковке. Я озадаченно посмотрела на него и заметила:
– Думаю, музей закрыт.
Кромвель вышел из машины, открыл мне дверь и протянул руку.
– Выходи.
Я оперлась на его широкую ладонь, отчаянно надеясь, что моя собственная не дрожит. Я ждала, что, после того как я выйду из машины, он отпустит мою руку, и ошиблась. Крепко держа меня за руку, он повел меня ко входу в музей. Я изо всех сил пыталась поспевать за ним, но не смогла. Кромвель остановился.
– Все в порядке? Ты хромаешь.
– Подвернула лодыжку, – пояснила я, чувствуя, как эта ложь обжигает мне язык.
– Идти сможешь?
Правда заключалась в том, что переставлять ноги становилось все труднее и труднее, но отступить я никак не могла.
Я твердо решила бороться.
– Идти могу, только медленно.