– После того дня он всюду меня возил, пытался показать меня нужным людям, тем, кто, как и я, мог играть. – Я засмеялся. – Как-то раз он и сам попытался сыграть, а я пробовал его научить.
– Я играл и играл. Брайтонские композиторы взяли меня под крыло. Отец уезжал в командировки, и в его отсутствие я месяцами практиковался без передышки, ожидая возвращения. Симфонии изливались из меня как из рога изобилия. Вернувшись, отец снова брался за дело, с удвоенной энергией пытался помочь мне осуществить мою мечту…
Я закрыл глаза.
– Какую мечту, Кромвель?
Бонни наклонилась и поцеловала меня в щеку.
Набрав в грудь побольше воздуха, я продолжал:
– Я был совсем юным. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что детства как такового у меня не было. Я ездил с гастролями по стране, сочинял музыку, дирижировал оркестрами, исполнявшими мою музыку. – Я пустым взглядом уставился в пространство, в то время как память перенесла меня в те дни. – В конце концов мне все это надоело до чертиков. – Я покачал головой. – Мне было шестнадцать, а я провел большую часть жизни, сочиняя музыку, вместо того чтобы проводить время с друзьями. Я играл на всевозможных музыкальных инструментах, вместо того чтобы ходить на свидания с девушками. Как-то вечером я решил, что с меня хватит. – В горле встал ком. – На следующий день папа отбывал в очередную командировку в Афганистан. Британская армия выходила оттуда, оставалось лишь несколько подразделений.
Я умолк, не зная, смогу ли продолжить, но потом посмотрел на Бонни, заглянул в ее карие глаза и понял, что обязан рассказать все до конца.
Она должна все обо мне знать, а я должен все рассказать, иначе это неразделенное знание продолжит пожирать меня изнутри, пока от меня ничего не останется.
Больше я не хотел, чтобы в душе у меня царили тьма и пустота.
Я больше не желал злости.
Я хотел жить.
– Я выступил на очередном концерте, – продолжил я, мгновенно вспомнив тот вечер. – Я только что сошел со сцены… и меня сорвало.
НИК: Не могу поверить, что ты снова нас прокатил. Пропустил отличную вечеринку.