Кромвель откинул голову и уперся затылком в древесный ствол.
– Ты была права: синестезия передается только по наследству.
– Кромвель… Я… – Я покачала головой. Правда не укладывалась у меня в голове.
– Они с мамой познакомились еще студентами. – Юноша безрадостно рассмеялся. – И не просто познакомились. Насколько я понимаю, они встречались.
Мое слабое сердце отчаянно пыталось принять то, что открыл мне Кромвель. И все же оно билось быстро, да так, что я с трудом дышала.
– Кромвель… – пробормотала я. – Не знаю, что сказать. Что… что же с ними случилось?
– Не знаю. – Он вздохнул. – Я не спросил, не смог себя заставить. Он хочет мне рассказать, я вижу это каждый день по его глазам. Он даже сказал, что хочет все объяснить… но я пока не готов это услышать.
Юноша опустил голову, его щеки покраснели.
Наконец он снова посмотрел на меня и сказал:
– Но он мне помогает. Мы вместе работаем каждый день.
Я нахмурилась, а потом меня осенило.
– Ты будешь играть на большом концерте?
Кромвель едва заметно улыбнулся.
– Ага. И думаю… – Он посмотрел мне в глаза. – Думаю, это хорошо, малышка. Я сочиняю симфонию…
«Малышка». Это ласковое обращение вначале показалось мне непривычным, а потом я поняла: хочу, чтобы он всегда меня так называл. И я ощутила покой, тепло и безопасность, потому что находилась рядом со своим любимым человеком.
– Истон написал мне письмо. – Я закрыла глаза. Мне по-прежнему было грустно, но… – Теперь он упокоился в мире. – Я постаралась улыбнуться. – Он освободился от внутренних демонов, которые высасывали из него всю радость.
Я не отводила глаз от могилы брата, гадая, видит ли он нас сейчас, понимает ли, как сильно мы по нему скучаем. Мне до боли не хватало Истона.
Я повернулась к Кромвелю:
– Какой цвет ты видишь над его могилой?
Кромвель вздохнул.