Я покачал головой и глотнул виски. Я не пил уже много недель. Перестал курить в тот день, когда вышел из больницы и выбросил пачку сигарет в урну.
Но прямо сейчас мне было нужно сделать несколько глотков «Джек Дэниелс».
Я встал, прихватив бутылку, вышел из гримерки и двинулся по театральному коридору, пока не добрался до зрительного зала. Стук закрывшейся двери эхом отразился от стен огромного помещения. Я смотрел то на расписной потолок, но на казавшиеся бесконечными ряды кресел, обитых красным бархатом. Шагнув на сцену, я подошел к ее краю, окинул взглядом зал, и меня бросило в жар.
Наконец я посмотрел на место в центре зала, на кресло, которое забронировал для Бонни. В животе, подобно тяжелому свинцовому шару, угнездилось сомнение. За последние несколько недель мы с ней едва перебросились парой слов. Миновали Рождество и Новый год. В самый день Рождества она мне позвонила, и ее голос звучал почти как прежде. Она говорила очень бодро, сказала, что ее сердце бьется как надо, сильно.
И все же я явственно различил в ее голосе печаль. Бонни почти не спрашивала меня о музыке. О моей музыке. «Я скучаю по тебе, Кромвель, – прошептала она. – Без тебя жизнь здесь совсем не та».
«Я тоже скучаю по тебе, малышка, – ответил я. Потом помолчал. – Пожалуйста, приезжай на концерт. Прошу…»
Она ничего на это не ответила. Даже сейчас, в ночь накануне шоу, я не знал, приедет ли Бонни. Она должна приехать, должна услышать это произведение.
Я написал его специально для Бонни. Из-за нее. Теперь вся моя жизнь была посвящена ей одной.
И мне хотелось всегда жить ради нее.
Я спрыгнул со сцены и сел в первом ряду. Обернулся, взглянул на ряды кресел, потом – на декорации, которые сконструировали для моего выступления. Вздохнул и сделал большой глоток.
Я закрыл глаза и вдохнул аромат театра. Я помнил этот запах, жил ради него. «Ты рожден для сцены, сынок, – зазвучал у меня в сознании голос отца. – Ты очаруешь их своей музыкой, как очаровал меня».
В горле снова встал ком, как происходило всегда, стоило мне подумать о папе. Затем я почувствовал, что кто-то опустился рядом со мной. Открыв глаза, я увидел Льюиса. Все эти недели он был рядом, никогда меня не бросал. Работал со мной день и ночь, помогая довести до ума симфонию. Он ни разу не заговорил о своем отцовстве, просто помогал мне как композитор композитору, синестетик синестетику.
Он понимал меня гораздо лучше, чем мне казалось, чувствовал каждую ноту. И чувствовал все до последней эмоции, которые была призвана пробуждать моя музыка в сердцах людей. А главное, он поддержал меня, когда я решил изменить формат выступления. О завтрашнем концерте будет много противоречивых мнений – я это знал. Но тут уж ничего не поделаешь, я должен был рассказать эту историю, рассказать так, как мог.
– Нервничаешь? – тихо спросил Льюис, однако его голос отразился от стен подобно грому.
Я вздохнул, помолчал и лишь потом ответил:
– Не из-за выступления.
– Хочешь, чтобы Бонни приехала на концерт.
Я стиснул зубы. У меня плохо получалось открывать душу перед людьми. Я не умел выражать свои эмоции. И все же Льюис видел, как я сочинял музыку, все это время он мне помогал. Он знал, о чем моя симфония. Нет смысла что-то скрывать от него теперь.
– Да. – Я покачал головой. – Не уверен, приедет ли она. Миссис Фаррадей пытается ее уговорить, но она еще не до конца пришла в себя. – Меня терзала глубокая печаль. – В глубине души Бонни любит музыку, но после смерти Истона потеряла способность ею наслаждаться. Теперь она не знает, как вернуть эту радость.
– Она увидит это, – сказал Льюис, указывая на сцену. Завтра там соберется весь оркестр, загорятся огни, и… там буду я. – Она увидит тебя на сцене, услышит музыку, которую она вдохновила тебя написать, и поймет. – Профессор умолк, тогда я повернулся и посмотрел на него. – Я еще никогда не видел и не слышал ничего, подобного тому, что ты создал, Кромвель.
ebooksa