Пленённая принцесса

Может, это прозвучит слишком сказочно, но раньше меня никто и никогда не ненавидел — точно не так, как Миколай. Меня никогда не задирали и даже не оскорбляли — во всяком случае, не в лицо. Никто не смотрел на меня с омерзением, словно я какое-то насекомое, словно я куча горящего мусора.

Я всегда стараюсь быть веселой и милой. Я почти патологически не переношу конфликты. Мне необходимо быть любимой.

Мне не по себе от взгляда Миколая, мне все хочется доказать, что я не заслуживаю его презрения. Мне будто необходимо урезонить его, хоть я и понимаю, что это невозможно.

Это так жалко.

Хотела бы я быть храброй и уверенной. Хотела бы я не переживать из-за этого.

Меня всегда окружали любящие люди. Мои родители, мой старший брат — даже Риона, которая, конечно, та еще колючка, но я знаю, что в глубине души я не безразлична своей сестре. Прислуга в доме балует и обожает меня.

Теперь меня вырвали из этого кокона, и кто я без него? Слабая и напуганная девочка, которая настолько одинока, что готова снова поужинать со своим похитителем, лишь бы с кем-то пообщаться.

Это ненормально.

Мне нужно понять, как выжить здесь. Найти, чем себя отвлечь.

Так что, проснувшись на следующее утро, я собираюсь исследовать дом.

Я едва успеваю сесть в кровати, как Клара уже приносит поднос с завтраком. Ее лицо светится надеждой и ожиданием. Должно быть, кто-то сказал ей, что я согласилась есть.

Верная своему слову, я сажусь к столику у окна. Клара ставит передо мной еду, кладя мне на колени льняную салфетку.

Пища пахнет невероятно, и я еще более голодная, чем вчера. Набрасываюсь на яичницу с беконом и набиваю рот картошкой.

Мой желудок словно медведь, пробудившийся от зимней спячки. Он хочет получить все, абсолютно все.

Клара так довольна видеть меня уплетающей картофель, что продолжает уроки польского, называя все на подносе.

Я начинаю догадываться о значении каких-то связующих выражений, например, когда она показывает на кофе и говорит: «To się nazywa kawa», то я понимаю, что это, скорее всего, означает: «Это называется кофе».

Вообще, чем расслабленнее становится Клара, тем больше она начинает говорить со мной полными предложениями — скорее из дружелюбия, чем ожидая, что я ее пойму.

Раздвигая тяжелые малиновые шторы, девушка произносит: «Jaki Piękny dzień», что, я подозреваю, означает примерно: «Сегодня чудесный день». Или: «Сегодня солнечно». Чем чаще я буду слышать польскую речь, тем скорее начну ее понимать.

Я замечаю, что у Клары все пальцы на месте, и на ней нет татуировок, в отличие от людей Миколая — во всяком случае, таких, которые бы я заметила. Не думаю, что она состоит в «Братерстве», только работает на них.

Но я не настолько глупа, чтобы надеяться, что от этого девушка встанет на мою сторону. Клара добра, но мы все равно чужие. Я не жду от нее помощи.