Каллокаин

– Да, он делает это блестяще.

Я впервые почувствовал откровенную неприязнь со стороны Риссена.

– Тогда разрешите поговорить с вами наедине, боец Калль, – сказал Каррек.

Мы переместились в мою кабину. Каррек бесцеремонно закрыл подушкой полицейское око и рассмеялся, заметив мое удивление.

– Я шеф полиции, и я уверен в реакции Туарега, если это вдруг вскроется, что само по себе маловероятно…

Я не мог сдержать восхищения самой его дерзостью, но меня в некоей мере встревожил тот факт, что он ориентирован на личные связи, а не на принципы.

– Итак, – заговорил он, – вам нужно найти тему для разговора с Лаврис из Седьмого Бюро. Я бы предложил начать с этого выговора и каким-то образом связать его с вашим открытием. После чего мимоходом – заметьте, обязательно мимоходом, поскольку вопросы законодательства в компетенцию Седьмого Бюро, по сути, не входят – рассказать о значении вашего изобретения в связи с новым законом, этим самым законом, нашем с вами… Я должен прояснить: Лаврис имеет влияние на министра юстиции Тайо…

– Но разве не практичнее обратиться напрямую к министру юстиции Тайо?

– Напротив, это крайне непрактично. Даже если у вас есть определенное, убедительное и настоящее дело, не имеющее отношения к этому законопроекту, к министру вы попадете не раньше, чем через несколько недель, а так долго держать вас вне Химиогорода № 4 мы не можем. С одним лишь законопроектом вы, скорее всего, не попадете к нему вообще; вам скажут, кто вы такой, чтобы предлагать законы? Индивид подчиняется законам, а не устанавливает их. А вот если этим вопросом займется Лаврис… Но ее нужно заинтересовать. Как вы думаете, вам это удастся?

– В крайнем случае, я потерплю неудачу. Я же ничем не рискую.

В душе я был уверен, что у меня получится; именно с такой задачей мне помогут справиться мои лучшие качества. Каррек смотрел на меня, прищурив глаза, и, должно быть, тоже это понимал.

– Тогда идите, – сказал он. – Лицензия будет готова завтра, рекомендациями я вас обеспечу. А сейчас вам разрешается вернуться к работе.

Глава десятая

Нам пришлось ждать Туарега. Если ты привык, что каждая минута дня и ночи на счету, подобная пустота воспринимается мучительно, однако все проходит, в том числе и худшее – министр полиции в конце концов появился, и мы продемонстрировали ему возможности каллокаина. В начале при виде согнутого локтя сидящего в кресле небритого преступника у меня неожиданно задрожала рука. В мой затылок упирался острый медвежий взгляд Туарега, и казалось, что укол делают мне. Но я справился с волнением, и все прошло как должно. После ряда непристойных признаний, от которых сочный рот министра полиции растянулся в улыбке, что слегка разрядило атмосферу, подопытный признался не только в краже со взломом, в которой его – бездоказательно на тот момент – обвиняли, но и в нескольких других правонарушениях, совершенных им единолично или с подельниками, имена которых, равно как и детали преступлений он сообщил, не моргнув глазом. Ноздри Туарега удовлетворенно трепетали.

Работа продолжилась с другими подопытными. Мы с Риссеном по очереди делали уколы, личный секретарь министра вел протокол, а для того, чтобы испытать нас дополнительно, среди подопытных периодически встречались невиновные бойцы – невиновные в преступных действиях; в ином смысле это слово уместным бывало редко, к явному восторгу полицейского министра. За достаточно короткое время мы успели обработать шесть человек, после чего Туарег встал и заявил, что мы его окончательно убедили. «В ближайшее время каллокаин заменит все прочие методы допроса в Мировом Государстве», – сказал он. Он призвал нас выделить пару дней для немедленного инструктажа нескольких столичных экспертов; а кроме того, предположил, что по возвращении домой нашей задачей станет обучение инъекционному методу специалистов из разных регионов, а также, разумеется, обучение представителей химиогородов, где будет организовано масштабное производство каллокаина. Он покинул нас в прекрасном настроении, и почти сразу нам прислали на обучение два десятка человек. У дверей образовалась длинная очередь подопытных – преступников, доставленных прямиком из мест заключения.

В тот же день меня вызвал Каррек, приказал передать всю работу Риссену и вручил мне солидную стопку документов: лицензии, рекомендации, разрешения и прочее.

Да, я забыл упомянуть, что, благодаря разосланному мной в различные учреждения Химиогорода № 4 прошению о пропагандистской кампании для Службы Добровольного Самопожертвования, ряды подопытных пополнились в нужном объеме уже через пару дней. Я подготовил письменные подтверждения этого и намеревался лично передать их в Министерство Пропаганды, на всякий случай уточнив у Каррека, куда конкретно с этим следует обращаться, и получив от него массу полезных указаний. Мои блестящие рекомендации наверняка оценит и Третье Бюро, занимающееся подобными вопросами. Я сел в метро и вскоре оказался перед величественными подземными воротами Министерства Пропаганды.

Утром я почувствовал приступ тошноты, и личный доктор Министерства Полиции влил в меня разнообразные лекарства, в связи с чем мое состояние было не вполне нормальным. Вероятно, из-за этого я испытывал необъяснимое возбуждение, когда просил о встрече с боссом Седьмого Бюро Лаврис. По сути, дело больше касалось не меня, а Каррека, который по неизвестным мне причинам был особенно заинтересован в принятии нового закона. Однако, находясь в некоей экзальтации, мне казалось, что я действую не из собственных побуждений и не по поручению Каррека, а во имя великого будущего Государства, возможно, мой поступок станет последним этапом перед достижением его идеальной формы. Я, ничтожная клетка великого Государственного Организма, к тому же изрядно (пусть и временно) отравленная разнообразными порошками и каплями, начинаю очистительную работу, которая освободит Государственное Тело от яда, вырабатываемого преступным мышлением. И когда – после множества формальностей, обысков, досмотров и ожидания – я наконец вошел в приемную Лаврис, мне показалось, что я погружаюсь в персональный очистительный бассейн, из которого выйду абсолютно спокойным и избавленным от асоциального осадка, о котором ничего не знал и которого не замечал, потому что он чужд мне, он обманом проник в потаенные щели, и у него единственное имя: Риссен.

Ничто не отличало кабинет Лаврис от тысяч других, и только охранники с пистолетами на взводе, как и в приемной министра полиции, подтверждали, что здесь работает уникальный и ценный элемент государственного инструментария. Мне было трудно говорить, пульсировало в висках. За письменным столом сидела высокая женщина с тонкой длинной шеей и с застывшей ироничной маской на лице – Калипсо Лаврис.

Неопределенный возраст, осанка древнего идола – но не только они заставили мой лихорадивший разум сделать вывод, что передо мной почти сверхчеловек. Даже большой созревший прыщ на левом крыле носа не опустил ее в моих глазах на землю. Я стоял перед верховной этической инстанцией Мирового Государства или, по крайней мере, главным движителем верховной этической инстанции Мирового Государства – Седьмого Бюро Министерства Пропаганды! В отличие от Туарега, на ее лице не читалось ничего личного, а за ее неподвижностью, в отличие от Каррека, не скрывалась готовность к прыжку; она представлялась мне воплощением кристальной логики, отмытой от всех случайностей индивидуализма. Да, мое воображение разыгралось из-за болезни, но подозреваю, что даже с учетом сверхнапряжения, портрет Лаврис получился довольно точным.