Каллокаин

Риссен резко развернулся ко мне.

– Почему вы так в этом уверены? – спросил он. Я посмотрел на него в изумлении.

– Разве мы не усвоили это еще в детстве? – ответил я. – То, что именуется «культурой», немыслимо в цивильно-индивидуалистичную эпоху. Для этого периода характерно столкновения отдельных лиц и общественных группировок. Бесценные силы, умелые руки, прекрасные мозги – все это выходило из строя, выбрасывалось из-за произвола соперника, отключалось от рабочего аппарата, не использовалось, теряло смысл… В моем понимании, это джунгли, а не культура.

– В моем тоже, – серьезно ответил Риссен. – И все-таки, все-таки… Разве не бывает так, что и в джунглях вдруг пробивается родник? Преодолевает извилистый путь под землей и выходит на свет?

– Культура – это государственная жизнь, – отрезал я.

Но от его слов у меня разыгралось воображение. Склонившись над протоколом, я представлял себя кем-то вроде контролера, строгого критика. Хотя на самом деле моя фантазия алчно рыскала среди неведомого и далекого в поисках того, что могло освободить меня из настоящего или дать мне ключ, которым можно было его открыть. Но тогда я этого еще не понимал.

Один абзац в протоколе заставил меня вздрогнуть. Этот человек упоминал концепцию, согласно которой племена по ту сторону границы некогда являлись частью народов, населяющих приграничные земли Мирового Государства. Во время великих войн эти территории, равно как и народы, были расколоты.

Я оторвал взгляд от документа.

– Насчет приграничных народов это уже серьезно, – произнес я со справедливым негодованием в голосе. – Данное утверждение одновременно аморально и антинаучно.

– Антинаучно? – повторил Риссен почти безучастно.

– Да, антинаучно! Босс, вам известно, что наши биологи полностью доказали, что народы Мирового Государства и существа по ту сторону границы имеют принципиально разное происхождение? Они как день и ночь, различие столь велико, что можно даже усомниться, имеют ли «народы» соседних государств право называться людьми.

– Я не биолог, – уклончиво ответил Риссен. – Я об этом не слышал.

– Рад, что смог вам это сообщить. Все именно так. И нет нужды пускаться в объяснения по поводу этой аморальной концепции. Вы же представляете себе последствия приграничной войны? Пожалуй, стоит задуматься, не является ли эта секта безумцев с их учением, обычаями и мировоззрением звеном в подрывной деятельности соседних государств – деталью сложного и огромного шпионского аппарата.

Риссен долго молчал, а потом произнес:

– Собственно из-за этой концепции его и осудили.

– Я удивлен, что его не приговорили к смертной казни.

– Он хороший специалист по производству красок, а в этой отрасли не хватает работников.

Я не ответил, чувствовал, что его симпатии на стороне преступника. Потом я не удержался и слегка съязвил:

– Послушайте, босс… неужели вас не радует тот факт, что мы добрались до сути и узнали, куда следует поместить нашу секту безумцев?

– Я полагаю, что каждый преданный солдат испытал бы радость, – ответил он с иронией, которую, возможно, надеялся скрыть от меня. – Но я хочу задать вам встречный вопрос, боец Калль: вы абсолютно уверены, что в глубине души не завидуете людям из отравленного покинутого города?