Он был слишком напряжен и взволнован, чтобы не начать искать подвохи там, где их быть не может. Пайпер уже рассказала ему о Гилберте – и это было едва ли не строжайшей тайной, которую девушка старалась не раскрывать как можно дольше. Он рассказал ей о Некрополях и Блуждающих душах, открыв то, что знали единицы. Между ними больше не может быть лжи.
– Ты не умеешь танцевать? – переспросил Третий, решив, что этот вопрос поможет вернуть разговор в более спокойное русло.
– Не умею. Кто вообще учится танцам?
– Я учился.
Пайпер с сомнением покосилась на него.
– Правда? Зачем?
– Я ведь из знатного рода. Меня учили танцам, музыке, верховой езде, бою… Всему, что должен знать приличный наследник высшего ребнезарского общества.
Пайпер задумчиво кивнула, вновь взяла его под локоть и повела дальше. Зал и впрямь был огромен, раз вмещал в себя такое количество гостей и слуг, развлекавших всех незамысловатыми историями, балладами и совсем крохотными чарами, которые порой приходилось заменять элементарной ловкостью и изобретательностью. На другом конце зала, за коридором из колонн, тонувших в полутьме, находился выход в стеклянную оранжерею с самыми неприхотливыми растениями, которые, однако, не желали цвести. Там были лишь тонкие стволы деревьев с серой и темно-зеленой листвой, спутавшиеся плющи, высохшие лозы и закрытые бутоны, ни разу за все двести лет так и не раскрывшиеся. Эта оранжерея была единственным местом во всем Тоноаке, которое не менялось.
– А петь ты умеешь?
– Нет, но моя сестра умела.
– А что у тебя получалось лучше всего?
– Бой на мечах и верховая езда.
Лишь секундой позже он осознал, что назвал то, что у него получалось лучше всего сейчас. Он объездил десятки лошадей, приучив их к узде и седлу, тренировался с сотнями воинов и отточил свое мастерство; сумел найти подход к Басону и раз за разом доказывал, что Нотунг не зря подчинился ему. Но это было не тем, что он раньше умел лучше всего.
– Не скажу, что я действительно умел это лучше остальных, но… Я хорошо играю на клавишных. Рояль, пианино, клавесин. Скрипка давалась хуже, но и ее я освоил. С флейтой дела были совсем плохи…
Гвендолин очень громко и долго ругалась, если он, согласившийся сыграть аккомпанементом, сбивался с нужного ритма. Третий ничего не мог поделать: какую бы флейту он не взял, игровые отверстия всегда были маленькими и располагались слишком близко друг к другу, из-за чего он путался. Гвендолин это злило так сильно, что вплоть до пятнадцати лет она совершенно серьезно вызывала его на дуэль за оскорбление ее чести.
Третий отдал бы что угодно, чтобы вновь услышать, как она жалуется родителям, королю и королеве, что ее победили.
– Так ты у нас, оказывается, музыкант, – произнесла Пайпер.
– Я бы не сказал. В Ребнезаре каждый ребенок из благородной семьи должен был уметь музицировать.
– Почему?
– Чтобы показать разносторонность нашего образования и развлекать гостей, если того пожелают родители.