Мир проклятий и демонов
Клаудия метнулась к другой двери, вбежала на кухню и схватила топор. Острое лезвие поймало льющийся откуда-то свет. Шаги и голос стали громче, и раньше, чем девушка успела понять, почему на кухне нет ножей, на пороге показалась высокая женщина с растрепанными каштановыми волосами.
Клаудия сглотнула, поудобнее перехватив рукоятку топора.
На женщине было простое белое платье, заляпанное алой и черной кровью. Разодранные рукава обнажали посеревшую кожу, черные вены и вырванные куски плоти, где под кровоточащими мышцами белели кости. Глубокая рана на шее говорила о том, что женщина давно умерла, но слабо дергающаяся голова и голос, звучавший с шипящими и рычащими интонациями из-за изменившихся зубов, доказывали, что она переродилась в темное создание.
Клаудия сглотнула еще раз.
– Где-е-е ты-ы-ы? – протянула женщина, делая медленный, неуверенный шаг вперед. Гниющее лицо почти не шевелилось, глаза заволокло туманом. Клаудия заметила, как сгибались и разгибались пальцы женщины, – будто кто-то задевал сухожилия. – Где-е-е ты-ы-ы? Кла-а-у-у-ди-и-я…
С каждым протяжным словом женщина делала шаг вперед – до тех пор, пока не наткнулась на стол. На нем все еще лежала разделочная доска, в стороне высилась горстка трав, из которой Клаудия должна была заварить чай, а совсем рядом – свежеиспеченные булочки. Если бы не ходячий труп перед ней, девушка решила бы, что Вторжение и Дикие Земли оказались лишь кошмаром. Что они с матерью вот-вот сядут за стол и обсудят, как прошел день.
– Кла-а-у-у-ди-и-я… – повторила женщина с большим отчаянием. – Кла-а-у-у-ди-и-я…
На самом деле тогда она не могла говорить: она визжала, как тварь, рычала, как дикий зверь, и не звала ее. Клаудия знала, что сейчас у женщины был голос лишь потому, что это было игрой Карстарса. Но она не собиралась проигрывать. Она собиралась наносить один удар за другим до тех пор, пока не выиграет.
– Прости меня, мама, – тихо и со всей искренностью произнесла Клаудия.
Женщина хищно улыбнулась и метнулась к ней из-за стола. Клаудия нырнула под него и, выбираясь с другой стороны, со всей силы толкнула его на противницу. Это отвлекло тварь лишь на мгновения, но их хватило, чтобы Клаудия замахнулась и ударила топором по шее, а затем еще раз и еще. Женщина стонала от боли, корчилась в муках, пытаясь руками остановить оружие, но Клаудия замахивалась и опускала его до тех пор, пока женщина не перестала двигаться.
Это повторилось еще несколько раз.
Клаудия открывала глаза в своей простой комнате, разбивала зеркало, игнорируя болтающее отражение, и сталкивалась с тварями, число которых только множилось. Она швыряла в них осколки, душила голыми руками, кусала, пока те кусали ее, рубила мечом и топором, разбивала об их головы деревянные кухонные табуретки, швыряла книги и любую утварь, которая только попадалась под руку. Когда появлялась женщина, переродившаяся в темное создание, Клаудия уже была с ног до головы в крови и чувствовала, что ее тело на пределе, но упорно продолжала драться. Отцовским мечом девушка отсекала женщине голову, отрубала разлагающиеся конечности топором, лезвие которого еще ни разу не затупилось, душила сорванными с окон занавесками, придавливала креслом или шкафом (в зависимости от того, что получалось опрокинуть) и глотала подступавшие к горлу слезы.
Клаудия убеждала себя, что это от боли. Твари разрывали ее на части, и хотя физически это никак не сказывалось на ней, девушка чувствовала боль от каждого укуса, каждого удара мощной когтистой лапы.
Клаудия убеждала себя, что глотает слезы, появляющиеся из-за боли, и раз за разом оказывалась в своей простой комнате, за пределами которой ждали твари и женщина, ставшая одной из них.
Перед Эйкеном сидела не та же собеседница, что и в прошлый раз. Его пальцы держали ложку, которая поднесла ко рту что-то мягкое, сладкое, со вкусом карамели, а испачканные в этом же губы кривились в улыбке.
– Аккуратнее, – проворчал кто-то совсем рядом.
Эйкен скосил глаза на мальчика, сидевшего слева. На вид он был немногим старше Эйкена: черноволосый, с темными серыми глазами, светлой кожей и таким лицом, будто его под страхом смерти загнали за стол.
– Не ругай его, – тут же произнесла женщина, сидевшая напротив. Она была красивой, как богиня: с черными волосами, стянутыми в узел, ямочками на щеках и искрящимися зелеными глазами, из-за которых даже морщинки на лице казались к месту.
– Он неаккуратно ест, – повторил мальчик.
– Я разрешаю.