– "Сильвия Ирл?"
– Не тот пеленг.
– Может, нам следует сохранить курс. С учетом ограниченности наших ресурсов.
"Пинагор" сворачивает в сторону эха.
Галик поднимает визор.
– Как по-вашему, что это?
Визор Морено тоже поднят. Глаза у нее жесткие, как стекло.
– Давай выясним.
– Что ж, по крайней мере теперь мы знаем, – говорит Галик.
– Знаем?
– Почему Клиппертон – запретная зона. Почему МОМД… – Он качает головой. – Их купили.
"Пинагор" плывет над неоконченным пейзажем из пластика и металла. Рельсы, сетью расходящиеся во всех направлениях, превращают морское дно в шахматную доску; там, где они пересекаются, высятся веретеновидные башни. Принтеры размером с автомобили скользят по рельсам, сверлят дыры, откладывают яйца, извергают лужи горячей густой жидкости, которая, застывая, становится тверже базальта. Странные машины на реактивной тяге склеивают камень и металл в критических местах. Повсюду остовы недостроенных куполов, туннелей и трубопроводов, в которых змеятся связки кабелей и оптоволокна.
И все это лежит невидимое в темноте. Вся эта индустриальная активность скрыта под четырьмя километрами лишенной солнца черноты, за исключением тех мест, что выхватывают из мрака глаза и эхосигналы "Пинагора".
Галик присвистывает.
– Здоровенный будет модуль.
– Это не модуль. Это гребаный
– Надо полагать, не все они собираются в Новую Зеландию.
Морено нажимает кнопку; там и сям на дисплее расцветают крапчатые радуги. На два часа тлеет алая рана, прерывающаяся скоплениями разнообразных механизмов.
– Утечка тепла.
– Источник энергии, – предполагает Галик.