Деррик перебил нас. Он поднял свой телефон, как пачку жвачки в рекламном ролике. (Убери его, Деррик, все равно никто не сможет прочитать ни слова на экране.) Бонни наконец-то ответила ему. Она сказала, что у нее все замечательно, и попросила всех оставить ее в покое.
– С ней точно все в порядке?
– Она прямо так и сказала? Вот стерва!
После этого мы разошлись по домам, снедаемые чувством вины из-за того, что наговорили столько гадостей про нашу подругу, да еще в ее день рождения.
Прошла почти неделя, но от Бонни все не было вестей. Я ела гранолу, и на мне были одни только старые и до неприличия растянутые трусы, когда услышала шуршание ключа в замочной скважине. Я бросилась к креслу, на котором лежал помятый плащ Бонни и успела только прижать его к подмышкам, но все равно была рада тому, что в дверях сейчас появится Бонни, и я воскликну: "Где же ты была, подруга?!" И: "Я прикрываюсь твоим плащиком словно рекламным щитом, только потому что на мне сейчас самое ужасное белье!", но дверь открыла, и вошла вовсе не Бонни, а пожилая пара лет шестидесяти с небольшим, вид у них и без того был весьма печальный, а тут еще вдобавок им пришлось лицезреть меня.
Поскольку я была почти голой, они сперва решили, что я являлась тайной пассией Бонни, а когда узнали, что на самом деле я – тайная соседка Бонни по квартире, о которой они никогда прежде не слышали, то облегченно вдохнули, а я, пользуясь их растерянностью, начала врать напропалую.
Иногда люди с деньгами не желают делиться ими с теми, кто в них отчаянно нуждается, и точно так же они не проявляют сочувствия и не верят тем, кто стал жертвой какой-нибудь несправедливости, ведь нужда подразумевает под собой потребность во внимании, а кроме того, подобные ситуации, когда ты начинаешь испытывать нужду, делают тебя отвратительным и неполноценным, поэтому одна только мысль о том, что им придется взаимодействовать с тобой, становится для них просто фу какой гадостной, когда же ты даешь деньги, проявляешь сочувствие или доверие, то тебе, так или иначе, приходится вступать во взаимодействие с нуждающимся.
Поэтому я решила немного пофантазировать, и выдала себя за писательницу (за художницу не получилось бы, так как в квартире не было ни одной картины), создающую экспериментальные литературные произведения (мне не хотелось, чтобы мои книги можно было легко отыскать, ведь на самом деле это не представляется возможным, так как этих книг просто не существовало), которые в основном публикуются в Китае (я не была китаянкой, но они все равно не заметили бы этого, так почему бы не запутать их еще больше?), а сейчас я работаю в университете неподалеку и живу там же, но у меня в квартире оказалось дырка в крыше прямо над… ээ… гостиной. Мы с Бонни познакомились…
– …на… на в-вечере после открытия художественной галереи. Когда я рассказала ей о том, как ужасно шумели рабочие, сколько было мусора и какой они устроили разгром, она предложила пожить у нее какое-то время, и это была такая удача! Если бы не Бонни и ее щедрость, я просто не смогла бы продолжать мою работу.
Неплохо, неплохо! Культурный багаж, намеки на то, что я не нуждалась в деньгах, жилье или в чем-либо еще, а также то, что я была иностранкой, хотя это было абсолютной ложью, зато теперь я стала выглядеть еще безобиднее в их глазах. (Собственно, поэтому я и сочинила такую историю.)
Родители Бонни успокоились и стали благостно улыбаться, как истинные белые англо-саксонские протестанты. Я тоже немного расслабилась. У матери Бонни был седой аккуратно уложенный боб, а сама она – полной, высокой и грациозной, в шелковой блузе цвета серого компьютера, которая издавала легкое шуршание. На ее шее, пальцах и в ушах поблескивали паутинки тонких цепочек с драгоценными камнями. Роскошь ее внешнего облика была подобна океану: такая же бесконечная и абсолютно не вычурная. Все, что было темного и гротескного в ее душе, она прятала в громоздкой сумочке, которая висела у нее на правом локте. Сумка была яркого золотисто-коричневого оттенка, ее украшали ремешки, черные цепочки и вощеные шнурки.
Отец Бонни выглядел совсем не так интересно.
– Вам известно, где она была? – спросила я.
Они сообщили мне, что Бонни приходила к ним вчера, жутко уставшая, и рассказала дикую историю о неделе, которая повторялась снова и снова. Мать сказала:
– Бонни утверждала, будто ездила в Новую Зеландию, чтобы убедиться, была ли и там сейчас
– На самом деле там была
Они пытались успокоить Бонни, но она настаивала на том, что прожила эту неделю несколько раз, перечисляла новости о секс-скандалах, полицейских-убийцах и массовых расстрелах, как будто передавала невероятно ценные сведения из будущего, а не рассказывала то, о чем с легкостью смог бы догадаться абсолютно каждый. Они накормили ее обедом, предложили выпить снотворного и лечь спать, надеясь, что она поживет у них какое-то время. Разумеется, они подумали о том, что стоило бы обратиться в клинику, возможно, положить ее в стационар или лечить амбулаторно, чтобы она стала принимать лекарства, но когда утром зашли к Бонни в комнату, оказалось, что она сбежала.
Они обыскали комнату Бонни, а затем, мучаясь от чувства вины, решили поскорее заглянуть ко мне. Ее мать сказала:
– Поймите, я не черствый человек. Но как она могла доказать правоту своих слов? Ведь это же просто невероятно. Может, нам стоило поведать ей какой-нибудь невероятный секрет, чтобы, когда Бонни снова будет проживать ту же самую неделю, она смогла бы пересказать его нам, тогда мы сразу бы поняли, что она говорит правду и в действительности уже прожила эту неделю в прошлом?
– А что, если та неделя не повторялась? – спросил отец Бонни, проматывая сообщения на своем телефоне. – Нам троим придется всем вместе вступить в будущее, в котором мы все будем связаны ужасной тайной, известной теперь Бонни. И все это будет впустую.