Симфония времён

22
18
20
22
24
26
28
30

Я скрестила руки на груди, раздраженная тем, что мы с ним, похоже, не решаемся дать друг другу прямой и честный ответ. Кажется, Верлен хотел услышать то, что я не была готова ему сказать…

В чем я сама не могла себе признаться.

Я отступила на шаг, отдаляясь от молодого человека и в этом мире, надеясь, что вернусь обратно в реальность.

– После бала приходи в мои покои, – поспешно проговорил Верлен. – Пожалуйста…

– И не подумаю! – выпалила я, сжимая кулаки. – Ты правда думаешь, что я настолько глупа, что останусь с тобой наедине глубокой ночью, после того что произошло? Надеешься, что я опять стану твоей пленницей, или хочешь наказать меня за ту дурацкую попытку убить тебя? По твоей вине я все потеряла! Что еще ты хочешь у меня отнять? Ты забрал мою семью, часть моего тела, мою свободу, мою самую сокровенную тайну, и даже моя жизнь теперь в твоих руках! Ты лишил меня даже того последнего, на что я так надеялась: моей мести, которую я так и не смогла осуществить… Хватит, Верлен. Не надейся, я не приду. Больше не хочу иметь с тобой ничего общего!

С этими словами я повернулась к нему спиной.

Я снова оказалась в огромном зале, среди музыкантов, играя на скрипке и не упуская ни единой ноты. Верлен и Эвридика как ни в чем не бывало кружились в танце, и на миг я увидела прекрасное лицо богини. Наш разговор в заснеженном лабиринте в реальном мире не длился и секунды…

Я закрыла глаза и сосредоточилась на игре, заставляя себя не думать ни о чем другом.

Было немного за полночь, когда последняя пара закончила танцевать и покинула центр зала. К нашему оркестру присоединилась певица, дабы напоследок усладить слух подуставших гостей. Вскоре после ее появления император ушел с приема, и бо́льшая часть собравшихся последовала его примеру.

За столами остались сидеть чуть более дюжины аристократов, а за главным столом, установленным на возвышении, всего четверо богов. Я аккуратно укладывала свой инструмент в футляр – большинство моих коллег уже ушли, – как вдруг услышала язвительные смешки у себя за спиной.

Быстро глянув через плечо, я с удивлением обнаружила рядом Эвридику: она держала под руку одну из своих сестер – кажется, эту богиню звали Лигейя. Они рассматривали меня в упор, всем своим видом демонстрируя презрение, а собравшиеся вокруг них члены свиты угодливо хихикали.

Внезапно на меня обрушились струи ледяной воды, взявшейся из ниоткуда и забрызгавшие пол вокруг. От неожиданности я пронзительно вскрикнула, после чего рефлекторно вскинула руки и скорчилась в комичной позе, тщетно пытаясь защитить голову от холодного душа.

Необычное явление длилось всего секунду, но этого хватило, чтобы я промокла до нитки; с платья ручьями текла вода, волосы облепили мое лицо и шею.

Богини громко, издевательски засмеялись, открыто потешаясь надо мной.

– Смотри, не проржавей, куча железного лома! – воскликнула Эвридика, довольно скаля зубы. – Жаль будет, если твои металлические пальцы перестанут гнуться и ты больше не сможешь играть, грязная Залатанная!

– Или не сможешь больше проделывать все те отвратительные вещи, которые человеческие женщины вытворяют с мужчинами, – добавила Лигейя, гадливо кривя губы. – Знаешь, ведь в конце концов эта тварь только ради этого находится во дворце…

Эвридика тоже состроила гримасу, глядя на меня, как на груду мерзко пахнущих отбросов. Затем сестры удалились, сопровождаемые свитой, – придворные обменивались шуточками, несомненно, всячески упражняясь в остроумии на мой счет, но я уже не слышала, что именно они говорили.

Несколько музыкантов поспешно отошли в сторону, словно боясь, что их тоже обольют водой. Все собравшиеся в зале ошеломленно взирали на меня, но ничего не делали. Удивительно, но, похоже, кроме двух сестер и их приближенных, никто не спешил смеяться над моим положением…

От унижения у меня перехватило дыхание, во рту стало горько. Не говоря ни слова, не поднимая глаз от пола, я ушла из зала, прижав к груди мокрый футляр со скрипкой так, будто это был мой щит.

Мне совершенно не место в этом Соборе, в этом обществе, нравы и устои которого так сильно отличались от тех, что были привычны мне и моему народу, – я же всегда это знала. Не обязательно было так жестоко напоминать мне, что я здесь чужая, ведь я сама никогда об этом не забуду. Моя плоть отмечена карой богов, самым жестоким наказанием, и этого не изменить. Разве это не достаточно тяжкое унижение?