Оставлю при себе запоздалые и тщетные сожаления, поскольку Сефиза, несомненно, считает их нелепыми и неуместными. И в том она, безусловно, права.
Девушка безвольно уронила руку, так что конец смычка почти коснулся пола, и какое-то время пытливо смотрела на меня, на ее лице явственно читалась озадаченность. Я отвечал ей смиренным взглядом.
После продолжительного молчания она кашлянула и настоятельно произнесла:
– Кроме того, я требую, чтобы ты не задавал мне вопросов о том, как именно я залечила твою рану и какие причины побудили меня так поступить, ясно?
– О, да.
Выходит, я так и не пойму, почему в последний момент Сефиза пожалела убийцу своих родителей… И еще я никогда не узнаю, откуда у простой человеческой девушки взялись неведомые силы, обычно присущие лишь богам.
Нервным, неловким движением – мешал зажатый в кулаке смычок – Сефиза заправила за ухо прядь волос, потом отвела взгляд и стала оглядывать комнату. Ее щеки вдруг порозовели, она громко сглотнула, затем снова посмотрела мне в лицо; на сей раз в ее глазах я прочитал яростную решимость и возмущение.
– И последнее: тот поцелуй – это была не я. Это та, другая я. Эта… Исмахан. А вовсе не я. Я бы никогда не сделала такого, будучи в здравом уме. Ни за что. Но ты ведь и так это знаешь, верно?
Ее слова застигли меня врасплох, и я подавился вдохом. Набрал в легкие как можно больше воздуха.
Потом попытался выбросить из головы ощущения и образы, мгновенно всплывшие в памяти после слов девушки.
На одно ослепительное мгновение Сефиза стала моей. Она отдала мне свои губы, а я отказался от божественной половины своего существа и стал просто человеком, мужчиной. В мгновение ока я пожертвовал всем, к чему так долго стремился, отмел все, ради чего упорно работал, – ради возможности насладиться вкусом ее нежных губ.
На долю секунды мы принадлежали друг другу именно в этой жизни, а не в мире видений.
Сефиза моя родственная душа, а я сделал ее своим врагом. Я заслужил эту гневную отповедь. Несомненно, все доводы девушки справедливы? В конце концов, возможно, я просто находился во власти примитивной иллюзии, навязчивого морока, просочившегося в нашу реальность из другого мира? Почему я раньше об этом не подумал?
– Кхм… Конечно, – согласился я, проводя ладонью по лбу. – Разумеется, я понимаю…
Сефиза покачала головой, очевидно, удовлетворенная моей ложью, как вдруг в моей душе что-то треснуло и сломалось, нечто, присутствие чего я до сих пор игнорировал. Наверное, это были мои недавние надежды: мне никогда не хватало смелости признать их существование – тем более я не мог сделать этого в присутствии Сефизы.
Конечно, девушку привела ко мне музыка, но почему она продолжает поддерживать этот разговор, если мое присутствие настолько ей неприятно? Почему во что бы то ни стало она хочет прояснить ситуацию, если намерена вскоре покинуть Собор и не иметь со мной ничего общего?
Я мог бы попытаться вызвать очередное видение и увлечь Сефизу в лабиринт, как сделал ранее, во время бала, мог бы увидеть еще кусочек другой жизни, в которой так отчаянно нуждался. Однако совесть не позволила мне предать хрупкое доверие, проявленное девушкой по отношению ко мне.
Глупая, бесполезная сдержанность – и я это знал. В конце концов мне нечего терять…
Сефиза здесь, прямо передо мной; вероятно, завтра она уже не придет. И все будет кончено…
К моему величайшему удивлению, девушка все же переступила порог и положила в кресло скрипку и смычок.