Храм Темного предка

Увиденное внутри потрясло нас до глубины души. Подобный шанс выпадает человеку раз в жизни. Мы его поймали вместе с нашей Синей птицей. Это подлинное сокровище… Бесценное, не виданное еще никем и нигде. Но мы должны действовать с осторожностью, избегая лишнего шума. Я в больших раздумьях относительно дальнейшей судьбы найденного нами. Великое достояние, уникальное по своей сути… Но я в замешательстве: что нам предпринять в ближайшие дни? Разумнее было бы сейчас не предавать сделанное нами в гроте открытие широкой огласке. Не обращаться к властям. Восток – сложный организм. Мы здесь, по сути, все еще чужестранцы. Мы должны вернуться в музей, и лишь там, в полной безопасности, я смогу рассказать все. Потребуется много времени и много людей для работы в гроте и вывоза ЭТОГО из нашей пещеры Али-Бабы с ее фантастическим содержимым. Но не местным же дехканам и кочевникам из аилов заниматься подобным. Нужны умелые руки, умные, знающие помощники. Мы бы с Павлом и Юсуфом за месяцы не управились, начни сами извлекать найденное из грота. К тому же Юсуф сейчас плохой помощник. С ним вновь приключаются приступы паники. Я пытаюсь его урезонить – взываю к его разуму, образованию. К цивилизации в его душе, а не к тьме суеверий. Но он ничего не желает слушать, словно сам горный Дэв, злой демон Хан-Тенгри, завладел им. А может, и так? Юсуф твердит – мы все в страшной опасности. Дэв-хан не простит нам своего тайного грота. А мы в заочном поединке с ним не вправе уже делать ошибки. Слишком важное стоит на кону. Дауд уходит домой насовсем. Он повезет с собой не только мои бумаги и наши фотографии. Он заберет и материальное доказательство. Я не могу отдать ему большой и тяжелый груз – он все же подросток. Я вручу ему захваченное нами из грота, его он и заберет с собой и сохранит до нашего возращения. Если с нами случится беда, по крайней мере, наши открытия не пропадут даром. О них узнают в будущем. И нас не забудут.

Гектор вернул фотографию каравана в папку и разложил на столе три других – из чучела кумая. И еще три фотографии с обгорелыми краями, привезенные инженером Шахрияром, в прошлом отданные пятнадцатилетнему Дауду профессором Велиантовым. На трех первых фотографиях с разных ракурсов Юсуф снимал панораму гор с четко виднеющимся пиком Хан-Тенгри. На обратной стороне каждого фото профессор Велиантов подписал: «Подходы к пещере с тропы. Главный ориентир – Хан-Тенгри. С данного места – его наилучший обзор на всем протяжении гор. Правда, надо всегда делать скидку на погоду. Пик служит вечной неизменной отправной точкой, если стоять к нему лицом на этой площадке в горах. Река, где у брода далеко внизу по течению мы впервые видели Синюю птицу. Справа по склону. Идти до расщелины. Затем внутрь».

Катя не могла оторваться от снимков: Юсуф Шахрияр стремился четко запечатлеть отправную точку для поисков пещеры. Ей вспомнились слова Велиантова из записки в музее: «Вход в грот замаскирован самой матушкой-природой». На трех других фотографиях с обгорелыми краями она сначала не различила ничего. Сплошной мутный фон. Но нет… все же проступают из мглы – гранитные стены, каменный свод…

– Здесь вход в грот, – пояснил ей Гектор. – А на двух других снимках то, что внутри. Но Юсуф фотографировал своей допотопной «лейкой» при свете факелов и при вспышке. А в пещерах съемка затруднена и современными камерами.

– Кости на полу, – тихо молвил полковник Гущин. – Видите? Ребра. Кого-то съели там, что ли? И еще, еще позвонки… Ешкин кот, весь пол в костях!

Они разглядывали снимок – Юсуф фотографировал именно пол. Толстый слой белого. В объектив «лейки» попал костяной остов. Подобное запечатлел он и на третьем, последнем снимке – пол, усыпанный белым крошевом, каменную стену, дальше на снимке клубилась темная мгла: вход во второй грот и…

– В глубине большая тень, – заявил Гектор, вглядываясь. – Юсуф снимает перспективу второй пещеры из первого грота, стоя на пороге, но освещение у него аховое.

– И точно не разглядеть ни тюков, ни ящиков, ни поклажи. – Гущин сначала сдвинул очки на кончик носа, затем прижал их пальцем к переносице.

– А это что еще? – спросила Катя, указывая на обгорелый край снимка. Она видела некий предмет, но не могла его внятно описать.

– Вроде темная труба. – Гектор поднял брови. – И по закону подлости здесь фотку огонь обкорнал. Спалил почти четверть изображения.

– Откуда в горном гроте труба? – изумился полковник Гущин.

– Адиль, ваше мнение? Вы в горах свой. – Гектор отдал переводчику фотографию.

– Я городской, – ответил Кашгаров. – Затрудняюсь насчет изображения на фотографиях. Они все очень старые и плохого качества. А эта особенно. Кадр размытый, нечеткий. Но трубы я лично никакой не замечаю.

– А что вы видите? – поинтересовался Гектор.

– Тени, – ответил Кашгаров. – Сплошные тени на стенах и на полу от факелов в пещере. Игра света и тьмы горных недр.

– Резонно, – согласился полковник Гущин. – Но Велиантов пишет – в гроте сокровище. Караван его доставил туда. Они караван сфотографировали в пути. Чему верить? Его запискам или снимкам?

– Ладно, позже продолжим с этой частью пазла, – объявил Гектор, складывая все в папку. – Катенька, я снова хочу тебя послушать. Мне крайне важны твои выводы и анализ.

Катя помолчала секунду, собираясь с мыслями.

– Сначала насчет «доказательства», хранимого семьей Шахрияра, – произнесла она. – Я просто не могу поверить… Инженер Шахрияр убеждал Ковальчука – вроде ни он, ни его родные никогда не интересовались содержимым ящика, пострадавшего при пожаре. Невероятно! И против человеческой природы. Против обычного врожденного любопытства. Ладно, допустим, сам инженер его не проявлял. Но его отец и его бабушка – жена Дауда! Оставшись вдовой, неужели она не пыталась узнать – в чем тайна отданного ее мужу на сохранение, если из-за нее Айнур пошла на убийство и поджог? Неужели никто из оставшихся Шахрияров с тридцать девятого года не пытался расковырять «камешки» и заглянуть внутрь спекшейся от пламени породы? Сам инженер, собирая деньги для освобождения сына, продал машину. Неужели он, предполагая наличие в «камешке» алмаза или дорогой жемчужины, сам не захотел достать ее и продать? Пусть он и боялся за свою жизнь… Но любовь к сыну все перевесит. Но нет, не стал, сбыл Ковальчуку. И я думаю, вот почему – в его семье давно знали: никаких драгоценностей в обгорелых комках вообще нет. Ваши эксперты, Федор Матвеевич, вскрыли пятьсот капсул и ничего в них, кроме горной породы, не нашли. Наверняка в остальных капсулах то же самое. Эксперты не найдут ни золотого самородка, ни алмаза. Вопрос – какая в капсулах горная порода? И порода ли? Может, нечто другое? Помните удивительные речи бабушки инженера Шахрияра? Ковальчук нам цитировал с его слов – не выкидывай на помойку, внук, хранимое дедом. Разве бы просила она «не выбрасывать», подозревая в обгорелых комках драгоценности? Да никогда! Глухонемой Дауд с ней объяснялся знаками, рассказывал без утайки, и они вместе открывали ящик еще до пожара. Я уверена, она видела содержимое, еще не поврежденное огнем. Но не золото и алмазы, нечто иное. Ее внук – инженер Шахрияр – остро нуждался в деньгах, и поэтому намеренно и настойчиво внушал Ковальчуку мысль о существовании драгоценностей – доказательства в посылке. Он желал получить с Ковальчука за «камешки» обгорелые максимум. Еще меня поразила одна вещь.

– Продолжай, – попросил Гектор. Он весь обратился в слух.