Запертая в своем теле

22
18
20
22
24
26
28
30

Тогда Нэнси сразу почувствовала зло, исходящее от Тэнди, а теперь чувствует, что в Джоанне Дикон зла нет. И не важно, что факты против нее, им наверняка есть какое-то объяснение.

Три года назад Нэнси уже помогла малышке Эви Коттер, когда ту покусали осы. Настало время помочь еще раз.

Никто не знает, жива ли еще Эви, но Нэнси уверена: где бы ни была сейчас девочка, живая или мертвая, она должна быть возвращена матери.

А Джоанна Дикон — ключ к тайне. Единственный ключ.

Глава 64

Наши дни Учительница

Харриет садится у окна и кончиками пальцев осторожно приподнимает тюль, не желая, чтобы люди знали, что она сидит здесь и наблюдает за ними. Не надо привлекать внимание соседей.

На это есть серьезная причина.

На улице сегодня никого, слава богу. Зато вчера вечером двое подвыпивших молодых людей бесстыдно мочились на ее гортензию. Закончив, они отряхнулись, натянули штаны и поковыляли дальше по улице — наверняка в тот многоквартирный гадюшник в конце улицы.

Харриет видит, как дрожит ее рука. Дрожь передается тонкой тюлевой занавеске.

Тремор усиливается.

Не только в руках — иногда у нее дрожат поджилки, трясутся ноги. Ужасно неловко и неприятно, особенно если стоишь в очереди в супермаркете или на почте.

Но сходить к врачу смелости не хватает. Особенно после того, что случилось. Все ведь знают.

Кто-то подходит к калитке, и Харриет мгновенно отпускает тюлевую занавеску. Та падает беспорядочными складками. Ну и пусть. Это раньше надо было следить, чтобы складки были остры, точно проглаженные утюгом, да еще и находились на равном расстоянии друг от друга; а теперь, когда матери нет, зачем?

При мысли, что к ней может прийти посетитель, мисс Уотсон буквально застывает от ужаса, но, убедившись, что это всего лишь почтальон, разочарованно вздыхает.

Однако сидит, откинувшись на спинку кресла, подальше от окна, чтобы не быть замеченной. В прихожей гремит крышка почтового ящика, газеты со стуком падают на коврик у двери. Вот и хорошо.

Уже много недель Харриет не поднимается на верхний этаж. У нее нет сил. Она готовилась, делала что могла, чтобы выполнить волю матери, но все пошло наперекосяк — чудовищно, непоправимо.

Сама виновата. Нельзя было подчиняться. Надо слушать собственные чувства приличия и порядка. Но она уступила чужой воле и теперь пожинает плоды…

Столько ошибок, и ни одна не подлежит исправлению.

Конечно, теперь, когда матери нет, многое видится яснее, но беда в том, что оправдываться поздно.

Ничего уже не вернуть, время неумолимо.