И действительно: вахтенные, торчавшие на фоне размытого неба, как суслики у нор, поголовно были в черных, с двумя рядами надраенных пуговиц бушлатах и один только Вася, не дрогнув, белел своей форменкой.
Дождевик-то он снял.
— …Чей матрос?
Произошло быстрое, полушепотом, совещание, вылившееся в легкую перепалку: командиры открещивались от Васи как могли.
— …Комендант Базы!
Черная свита двинулась к Васе.
Это был его звездный час, это был тот счастливый, единственный случай показать всему флоту примерную выучку.
— Сто-ой! — объявил торжественным голосом Вася. — Кто идет? Разводящий, ко мне. Остальные на месте!
Разводящим пришлось стать коменданту, и, после сложных переговоров, Васю рассматривал адмирал. «Кто таков?»
Часовой матрос Шишмарев, рулевой-сигнальщик четыреста двадцать седьмого бывшего катера такого-то дивизиона такой-то бригады. «Бухты Веселой?» — и адмирал в непонятной связи помянул родню Васиного комбрига. «И давно ты тут стоишь?» С такого-то июля сего года.
Адмиралу показалось: ослышался. Он оглянулся — листья желтые облетали в парке, открыв ветрам статую великого флотоводца, — и поежился зябко в тонком и прекрасно сшитом пальто.
Если есть в этой байке мораль, то одна:
Если б Вася, руки в карманы, вздумал разгуливать по причалу, его бы сразу взяли за ворот и впаяли бы сколько следует. А покуда он при повязке, или штопает, или красит, — все в порядке: при деле матрос.
Велик флот.
И не виден в нем моряк, если он не бездельник, и одет по форме.
…К вечеру снова задымил на малых ходах катер, приткнулся к главному в Базе причалу.
— Васька? — радостно изумился баковый. — Здорово. А ты чего тут делаешь?
— Шишмарев! — оборвал его с мостика грозный голос. — Марш в кубрик! Отобрать у него ремень. Козлов, Судариков! Ящики погрузить! Отдать носовой!
— …Жаловаться будешь? — внимательно спросил комбриг.
И Вася заплакал. И ему объявили благодарность в приказе, и присвоили старшего матроса, и назначили к Назарову на «полста третий».