— С отпуска.
— Ох, наверное, и погуля-ал… — прижмурился шофер.
Руки его были черны и сбиты, бескозырка в грязном, залапанном чехле болталась сзади него на крючке.
— Погулял, — неопределенно отозвался Валька. — Отца хоронил.
— …А я вот не помню отца, — с неожиданной обидой сказал шофер. — Три года было, как он на мотоцикле навернулся. А мать еще раньше. Послеродовое воспаление. Слыхал такое?
— Нет.
— И я нет. Бабка ро́стила. Ничего. Сейчас на бетонку выскочим. С корабля?
— С «полста третьего».
— Ваши — гонки в День Флота взяли.
— Пусть.
— …Бетонка. Сколь служишь-то?
— Восьмой месяц.
— Тю!
Белая бетонка катилась, шурша, под колеса, печка ровно дышала теплом, и Валька чувствовал, что засыпает, засыпает, засыпает…
— Бухта.
Вынеслись из-за леса огни.
— …Так ее и не так.
Праздник, карнавал огней расплескивался в темном небе, дрожал и дробился в черной воде. Бухта!
Свет фар уперся в массивные черные ворота с красными пятиконечными звездами.
— Слезай, молодой. Приехали.